— Вот не думал, что эта телега может так бежать, — сказал Андрей, стараясь не вслушиваться в раздражающий стук, доносившийся из-под пола кабины. — Расскажу жене — не поверит.
— Поверит, — сказал Илларион, проскакивая на красный свет, — только на твоем месте я бы не рассказывал.
Сорокин снова позвонил в управление и записал в блокнот адрес и телефон. Прервав связь с Красновым, он тут же набрал номер матери Климовой, Трубку долго не поднимали, но в конце концов заспанный женский голос ответил: — Слушаю.
— Я прошу прощения за поздний звонок, — начал он. — Это полковник Сорокин из уголовного розыска. Валентина случайно не у вас? У меня возникли вопросы, а дома у нее телефон не отвечает.
— Нет, ее здесь не было. Возможно, она у кого-то из своих подруг или отключила телефон.
— Я еще раз прошу прощения. Ее сын у вас?
— Антошка? Да, у меня. Он спит. Послушайте, в чем…
— Никому не открывайте дверь. Никому, понимаете? Даже мне. У меня есть основания предполагать, что вашу дочь удерживают с целью получения от нее ложных показаний. Вашему внуку и вам угрожает опасность. Поэтому никому, повторяю, не открывайте дверь. Когда ситуация изменится, я вам перезвоню. Вы все поняли?
— Да, я поняла.
Она больше ничего не добавила и положила трубку.
— Сильная женщина, — поделился впечатлением Сорокин. — Просто кремень. Ни истерик, ни лишних вопросов.
— Дочка в нее, — сказал Забродов. — До сих пор диву даюсь, как она их с тетрадью обвела. Только вот зря она этому Рябцеву протокол не подписала. Он-то про тетрадочку не знал, так что протокол этот — тьфу. Смело могла подписать.
— Ага, — сказал Сорокин, — а они бы ее тогда раз — и в дамки. Зачем им свидетель? Попала под машину, водитель с места происшествия скрылся — и концы в воду.
— Тоже верно. Надо ее найти, полковники. Надо вообще с этим делом закругляться, надоело.
— Закруглиться будет непросто, — подал голос с заднего сиденья Мещеряков. Ты про Рахлина слышал?
— Слышал. Мне Жангалиев специально телевизор включил и дал послушать, чтобы я понял, на каком свете нахожусь. Он-то, чудак, считал, что я уже одной ногой в могиле.
— В чем-то он был прав, — сказал Мещеряков. — Ты теперь призовая дичь, они ни спать, ни есть не будут, пока тебя не шлепнут.
— Так ведь шлепнули уже, сколько можно?
— Сколько нужно, столько и можно. Они быстро разберутся, что к чему, если уже не разобрались.
— Похоже, что еще не разобрались, — вставил Сорокин. — Мне бы сообщили. Краснов мне только что сказал, что дальнейшие поиски тела отложили до утра.
— Так что до утра я — человек-невидимка, — удовлетворенно констатировал Илларион. — Этим надо воспользоваться. А мать Климовой надо просто спрятать — не дежурить же у нее под дверью круглые сутки.
— Это мысль, — сказал Сорокин. — Надо только подумать, куда.
— Придумаем, — пообещал Илларион. — Есть же у нее какие-нибудь подруги.
Некоторое время они молчали. Мещеряков закурил и предложил сигарету Сорокину. Теперь они дымили вдвоем, пуская дым в окошко.
— Кстати, — сказал вдруг Илларион, — я все думаю про Алехина.
— И что ты про него думаешь? — поинтересовался Мещеряков.
— Я почти уверен, что он вез Рахлину что-то очень важное, какую-то улику против Северцева и его покровителя.
— Похоже на то, да что толку? Алехин убит, улика пропала. Скорее всего, на нее наложил лапу все тот же Северцев. — В свете последних событий это вызывает некоторые сомнения, — возразил Забродов. — Возможно, Рахлин был убит именно потому, что его противники не нашли то, что вез Алехин, и решили, что посылка уже у него.
— А может, она и была у него? Может быть, он придерживал полученные данные, торговался, например? Ну, пусть не торговался, а выжидал наиболее удобного момента, чтобы нанести удар наверняка… Или Алехин просто зашвырнул это дело куда-нибудь подальше, в какое-нибудь болото…
— Все может быть. Но есть еще-один вариант. Машину Алехина так и не нашли… Ты ведь знаешь, Андрей, что мы с ним какое-то время работали бок о бок.
— В Кабуле, — уточнил Мещеряков.
— Ага… Так вот, парень он был способный, нравился мне очень, и я ему кое-что иногда показывал — так, маленькие хитрости, секреты домашней хозяйки. Ты знаешь, что у меня в «лендровере» есть тайник?
— Откуда мне это знать?
— Теперь знаешь. Как-нибудь на досуге я тебе разрешу его поискать, и ставлю свой израильский бронежилет против твоей «беретты», что ты его не найдешь.
— Не нужен мне твой бронежилет.
— Сказки лучше, что жалко «беретты».
— Ну и жалко, только при чем тут Алехин?
— Алехин тут при том, что я ему этот тайничок показал. Очень он ему тогда понравился.
— Ты думаешь, что груз все еще может быть в его машине?
— Именно, Андрюша, друг ты мой дорогой!
— Но машины-то нет.
— Знаешь, когда я сегодня принимал грязевую ванну в карьере, мне в голову пришла одна мысль. То есть мыслей было хоть отбавляй, но они к делу не относятся. Так вот: а нет ли поблизости от генеральской дачи какого-нибудь карьера или на худой конец реки?
— Болото там есть, — сказал Мещеряков.
— От дороги далеко?
— Дорога насыпная, прямо через болото. Постой, постой…
— Вот же черт головастый! — восхитился Сорокин.
— Наконец хоть кто-то оценил меня по достоинству, — скромно сказал Илларион.
Он свернул в неосвещенный двор, резко снизив скорость, и осторожно повел машину по разбитому корявому асфальту, вместе с полковниками старательно вглядываясь в таблички на дверях подъездов, тускло подсвеченные слабыми лампочками.
— Можете не портить глаза, — сказал вдруг Сорокин. — Они уже здесь.
И он указал на стоявшую через два подъезда от них милицейскую «девятку». В кабине никого не было.
Капитан Рябцев пребывал в дурном настроении. Полученный по телефону нагоняй отнюдь не способствовал улучшению его душевного состояния, которое и без того было достаточно паршивым. В этом вонючем деле с самого начала все пошло наперекосяк. Дался хозяину этот Забродов! Не тронь дерьмо — не придется морщиться. А многоуважаемый Дмитрий Антонович влез в это самое дерьмо по уши. Поперся к Забродову сам, привык, что перед ним все на задних лапках ходят — как же, хозяин! А теперь, небось, обгадился с головы до ног…
А крайний кто? Конечно, Рябцев! Наворотили, наследили, нагадили во всех углах, а Рябцеву разгребать. Вот волки!
