Пока Мещеряков вводил начальство в курс последних событий, а Сорокин связывался с прокуратурой и сначала по телефону, а затем и лично давал объяснения по поводу странных показаний сержантов Ковалева и Губина, Илларион, пробравшись задворками, подъехал к автостоянке, мимоходом поймав себя на странном ощущении — ему вдруг показалось, что он возвращается домой.
— Куда это мы приехали? — спросила Валентина Климова, проснувшаяся от воркотни Мещерякова, которого выгоняли из машины, и весь остаток дороги просидевшая на заднем сиденье с сухими, устремленными куда-то поверх головы Иллариона глазами.
— В одно местечко, — уклончиво ответил тот. — Надеюсь, что здесь вы будете в безопасности.
— О чем вы говорите? Послушайте, я вам очень благодарна, но всему есть предел. Я должна немедленно повидать сына…
Илларион остановил машину и обернулся к Валентине, перебросив правую руку через спинку сиденья.
— Вы напрасно беспокоитесь, — сказал он. — Ваш сын в полной безопасности вместе с вашей матерью. Они сейчас у одной из ее подруг. Я не скажу вам, у какой именно, чтобы вы не наделали глупостей. Доверьтесь мне.
— Я ничего не понимаю. Что происходит? Почему я должна вам доверять? Я ведь даже не знаю, кто вы такой. Рябцев, например, утверждал, что вы сообщник Быкова.
— Сейчас вам нужно быстро решить, кому из нас вы верите: мне или Рябцеву. Поймите, я в этом деле такой же посторонний, как и вы. Меня никто не спрашивал, хочу ли я, чтобы меня обвинили в целой серии убийств. И вы и я просто оказались у них на дороге. Я понимаю, как это звучит, но поверьте, что дело это куда серьезнее, чем убийство ваших близких. Убийца погиб, но дело не кончилось, и, пока оно продолжается, и вы, и ваш сын находитесь в большой опасности.
— А вы?
— Мне не привыкать.
— Да, я заметила. Кто вы?
— Я? Да как вам сказать? В данный момент я бы сравнил себя с камешком в чужом ботинке или с бельмом на глазу. А вообще я пенсионер. Вы любите старые книги? У меня неплохая коллекция…
От ворот автостоянки отделилась знакомая фигура и ленивой походкой подошла к машине.
— Ба, — сказал «Леннон», — знакомые все лица. Что это вы сделали с машиной?
Он бесцеремонно просунул голову в салон через разбитое заднее стекло и зашелся в преувеличенном восторге.
— А какая женщина! Никогда бы не подумал, что борьба за правое дело приносит такие баснословные дивиденды! Красавица, конечно, только что вырвана из грязных лап злодеев?
— Бросьте трепаться. Родин здесь?
— Здесь, здесь, у нас как раз пересменка… Так вы не удовлетворите мое невинное любопытство?
— И не подумаю. Скажу только, что был момент, когда мне вас отчаянно не хватало.
— Вот видите! Никогда не отвергайте руку помощи.
— Послушайте, нам как раз нужна помощь, а вы болтаете, как на философском факультете.
«Леннон» моментально перестал придуриваться и убрал голову из салона.
— Загоняйте вашу тележку, — скомандовал он, — там поговорим.
Илларион загнал машину на стоянку, заглушил мотор и вышел, жестом попросив Климову пока оставаться на месте. Он обменялся рукопожатием с подошедшим Родиным. Тот бросил быстрый взгляд на простреленное лобовое стекло, но спрашивать ни о чем не стал.
— Партия и Ленин — близнецы-братья, — сказал, посмотрев на них, «Леннон». Встреча двух настоящих мужчин.
— Надоел он тебе, капитан? — спросил Родин.
— Почему? Веселый парень, и руки золотые.
— Это точно. Я вижу, у вас проблемы.
— Эту женщину нужно спрятать на день-два, — сказал Илларион, кивая в сторону сидевшей в машине Валентины. — Причем спрятать ее нужно так, чтобы не нашли, а если найдут, чтобы немедленно об этом пожалели. Можешь организовать?
— Запросто, — сказал Родин. — Я живу вдвоем с братом. Он сейчас все время дома, готовится к поступлению в институт. Мешать он не будет, а в случае чего любого узлом завяжет — ему до черного пояса всего ничего осталось.
— Это он так говорит?
— Да нет, я как-то проверял… Признаться, как вспомню, все болеть начинает.
— Имей в виду, Слава, дело серьезное.
— Я вижу, — кивнул головой Родин, снова посмотрев на простреленное стекло.
Илларион перехватил его взгляд и тоже кивнул.
— Вот и славно, — сказал он. — Вы не против такого варианта? — спросил он у Валентины.
— Мне все равно, — устало ответила та.
— Вот и славно, — повторил Илларион и, щурясь, поглядел на небо — день обещал быть жарким. — Я заберу «лендровер», Слава.
— Уж очень заметная машина, — с сомнением произнес Родин.
— Что есть, того не отнимешь, — вздохнул Илларион, — но без него мне сейчас не обойтись.
— Может, перекрасим? — предложил стоявший поодаль «Леннон». — У нас белой краски до фига и больше. Будете вроде ооновца.
— Мысль дельная, но воплощать ее некогда, — сказал Илларион. — Мне пора, ребятки.
— Опять воевать с драконами? — спросил «Леннон». — Послушайте, сэр Ланселот, возьмите меня с собой. Хотя бы оруженосцем или барабанщиком.
— Тебе что, парень, жить надоело?
— В самом деле, капитан, может быть, тебе помочь? — забеспокоился Родин. Одна голова хорошо, а две лучше.
— В магазине «Калашникова» тридцать патронов, — ответил Илларион. — Этого хватит на тридцать голов, а не то что на две. Твоя задача — обеспечить безопасность моей знакомой. Большего я от тебя требовать не могу.
Родин понимающе покивал и, усадив Климову в принадлежавший «Леннону» «фольксваген», повез ее к себе домой. Илларион снял со своей машины брезент, выгнал со стоянки и поставил на ее место изуродованные «жигули» мещеряковской жены. Усевшись за руль «лендровера», он вынул из-за пояса джинсов пистолет и пересчитал патроны. Он и без того помнил, что их всего пять, просто ему хотелось убедиться.
Патронов действительно было пять — четыре в обойме и один в стволе. Хорошего мало, и Илларион пожалел, что не взял запасную обойму, когда у него была такая возможность.
— Вы еще не передумали? — спросил подошедший «Леннон», нервным жестом поправляя очки.
— Ну, чего ты привязался? — сказал ему Илларион. — Это тебе не кино.
— Ля ви не па де синема, — пропел «Леннон» голосом Мирей Матье. — Ну и катитесь. Не пойму только: почему вы такой жадный?
— Жадный? — не понял Илларион. — В каком это смысле?
— В прямом. Почему вы решили, что это дело — только ваше? Я, само собой, прирожденный пацифист, но иногда смотришь вокруг и думаешь: ну, суки, дать бы вам в рыло…
