В ночном сумраке это можно сделать только с помощью огня. Огонь! Нужно много огня и надолго. Огромный костёр, который может гореть несколько часов кряду. Оставалось придумать, как такой костёр подготовить.
— Подожжём дом, — сказал наконец Штык, поднимаясь с земли. — Подожжём дом прямо под своими окнами и будем смотреть. Если Хомяк очухается — он пойдёт на огонь. Да и зверьё будет отвлечено от обычной ночной охоты. Может быть, кого-то вообще напугаем. А как подойдет Хомяк к огню — тут мы его уже и прикроем.
— Потрясающий план, мой генерал, — тут же сказал Буль. — Пойдёмте его немедленно осуществлять. Да и поужинать давно пора.
— Буль, неужели тебе абсолютно всё равно, что случится с твоим боевым товарищем?
— Нет, мой генерал, но подыхать двоим нормальным людям из-за одного кретина — тоже не очень-то хорошо.
— Хреновая у тебя арифметика, Буль, — устало сказал Штык. — Хоть и логичная.
Дом, выбранный для организации сигнального костра, стоял несколько особняком, метрах в ста от здания поселковой администрации. Поджечь его сразу не удалось: вопреки ожиданиям древесина стен была не столько сухой, сколько «закаменевшей» от старости и больше покрывалась жирными пятнами копоти, чем горела. Буль всё ещё бродил по двору в поисках тонких дощечек, из которых можно было бы сделать растопку, когда Штык обнаружил в сарае лист оргстекла. Разломав его на несколько разнокалиберных кусков, они подожгли дом сразу со всех сторон.
Стены ещё только начали заниматься огнём, когда они через пролом в заборе пробрались на территорию «своего» здания. Буль нёс в руках несколько больших кусков оргстекла. Штык продолжал осторожно поглядывать по сторонам, памятуя о том, что многие хищники в Зоне тяготеют к звукам перестрелки: для них это что-то вроде колокола, возвещающего о начале сытной трапезы.
Отойдя от пролома в заборе, Штык остановился, чтобы посмотреть на то, как разгорается костёр. А посмотреть было на что. Огонь, добравшись наконец до сухой древесной сердцевины, мгновенно набрал силу, охватив жаркими объятиями чуть ли не весь дом сразу. Над забором виднелась только крыша, но яркие красные языки в снопах искр поднимались теперь гораздо выше, легко разгоняя наступающий сумрак.
— Всё, теперь быстро наверх, — скомандовал Штык и первым завернул за угол административного здания.
С этой стороны разгорающийся костёр закрывали высокие стены, но к удивлению Штыка на земле, метрах в двадцати впереди, отчетливо виднелся подрагивающий красный квадрат, словно кто-то приоткрыл поддувало в большой печи. Осторожно приблизившись к нему, Штык заметил возле самой земли край проёма окна подвального помещения. Само окно было почти полностью засыпано землей, но сквозь оставшуюся небольшую прореху гигантский костёр с другой стороны здания давал немного света и сюда.
Движимый любопытством Штык опустился на колени и заглянул внутрь подвала. На противоположной стороне помещения тоже находилось окно, именно сквозь него и проникал на эту сторону свет от огня. И на фоне этого ярко-красного от огненных всполохов окна отчетливо виднелся неподвижный человеческий силуэт.
От неожиданности Штык вздрогнул, выпрямился, яростно махнул Булю рукой и снова заглянул в подвал. Хорошо узнаваемый профиль не оставил сомнений: в темноте, не обращая ни малейшего внимания на бушующий вдалеке огонь, сидел тот, ради которого и затевалось всё это представление.
— Хомяк! — рявкнул Штык, стараясь просунуть в окно голову. — Эй, рядовой Хомяк!
Хомяк продолжал сидеть неподвижно, никак не реагируя на присутствие командира.
— Так. Нашёлся беглец, — озабоченно сказал Штык удивлённому Булю. — Только сидит как истукан. Давай на ту сторону. Там залезть можно.
Он опустился на землю около окна, заслонив собой идущие от огня за забором потоки света. Подвал погрузился в непроницаемую темноту.
— Поджигай, — сказал Штык, кивая Булю на куски оргстекла.
И добавил, в ожидании, пока «ефрейтор» организует факел:
— А ведь Хомяк-то поумнее нас с тобой оказался. Прямо «домой» прибежал. И спрятался там, где его вроде как не найдёшь.
«Факел» наконец разгорелся, и Штык сунул его в окно. На узком пятачке освещённого пространства был виден только песок, аккуратными волнами покрывавший пол подвала. Впервые пожалев, что не взял в лагере у кого-нибудь пистолет, Штык вручил Булю факел и с автоматом наперевес полез в окно. Ноги тут же утонули по щиколотку в мягком песке. Принял факел у Буля и развернулся в сторону темноты, подняв пылающий кусок оргстекла над головой.
Хомяк сидел на куске бетонного блока и неподвижно смотрел прямо перед собой. Его лицо странно блестело, словно намазанное пудрой с блестками. В первый момент Штыку даже показалось, что «рядовой» скорее мёртв, чем жив, но заметив, как пульсирует жилка на шее Хомяка, сделал широкое круговое движение факелом, чтобы убедиться в отсутствии серьёзной опасности, и шагнул вперёд.
Хомяк медленно повернул к нему белое лицо и слабым голосом едва слышно что-то пролепетал.
— Что? — Штык шагнул ближе и ещё раз обвел вокруг факелом.
— Заберите меня отсюда, пожалуйста, — прошептал Хомяк, и в его испуганных глазах заблестели слезы. — Я для вас… я умру за вас, мой генерал, только заберите.
— Пойдём, — мягко сказал Штык, беря «рядового» за локоть. — Ужин остывает.
22
За окном бушевал уже не просто большой костёр, а самый настоящий пожар. Хомяк, смывший с лица белый блестящий налет, сидел с отсутствующим видом и смотрел, казалось, куда-то внутрь себя. Банка перловой каши с мясом стояла перед ним нетронутой. Периодически он крупно вздрагивал всем телом, со страхом озирался по сторонам и смотрел на командира со столь сложным выражением в глазах, что Штыку всякий раз становилось не по себе. Похоже, что Хомяк действительно верил в то, что за потерю оружия его ждала неминуемая смерть.
Сразу после возвращения Штык завалил подготовленными обломками проход, так что теперь они оказались запёртыми на своем этаже. Зато это гарантировало, что никаких неожиданностей больше за ночь не случится.
Буль моментально расправился со своим ужином и бросал украдкой короткие взгляды на нетронутую порцию Хомяка. Его пальцы жили при этом своей собственной жизнью, на ощупь снаряжая автоматные магазины. Две горки патронов разных калибров россыпью лежали перед ним на тряпке, три снаряженных магазина для автомата Штыка были сложены справа аккуратной стопкой. Штык неторопливо грыз галету, запивал её горячей водой из кружки и задумчиво смотрел на обоих, не зная толком, с чего начинать «разбор полетов». Нервное напряжение спало, отчаянно хотелось лечь и закрыть глаза, но Хомяк выглядел настолько запуганным и взбудораженным, что требовалось его как минимум привести в чувство. Да и рана Буля требовала определённого внимания. С другой стороны, и то, и другое могло подождать, пока всё в голове не разложится по своим местам.
