Среди очередного пополнения, поступившего к нам в батальон из лагеря в Молодечно, оказался грузин огромного роста. Прямо богатырь из сказки. Все звали его Кацо. Назначили его вторым номером в пулеметный расчет «Максима». Вел он себя спокойно, разговаривал мало и, кроме больших размеров, ничем больше и не выделялся.
Как-то ночью после тяжелого боя бойцы дремали в окопах, а два санитара выносили с нейтральной полосы раненых. Нейтральная полоса была шириной всего несколько сотен метров и хорошо просматривалась. А тут светать начало. Неожиданно послышался стон раненого. Командир роты устало посмотрел на санитаров, но те только опустили головы – вылезать из окопа было слишком опасно. Несколько минут все молчали. Видимо, лейтенант не счел возможным посылать людей на верную смерть. На нейтралке снова кто-то застонал. Напряжение возрастало. Кацо, ни слова не говоря, вылез из окопа и, слегка пригнувшись, пошел в сторону стонавшего. Подхватив его левой рукой, он подошел к другому раненому и обоих волоком потащил к нашим окопам. Теперь он шел во весь рост и, конечно же, хорошо был виден противнику. Командир роты и санитары замерли. Но немцы почему-то не стреляли. Положив раненых, Кацо еще раз вернулся на нейтралку и принес еще одного. Только после этого он тяжело спрыгнул в окоп и пошел в сторону своего взвода. Потом, недели через две, я видел, как Кацо, молча сидя на земле и опершись спиной о березу, окровавленными пальцами пытался что-то достать из большой раны на животе. Вскоре его увезли в госпиталь, и больше мы не встречались. Вот такой был хороший человек.
Или вот еще пример к вышесказанному. Был у нас в роте один боец. Звали его Семен. Земляк – украинец, родом из-под Киева. Был он комсомолец и активист, тоже из пленных, что в Минске в лагере сидел. На собраниях всегда правильно говорил, призывал бить врага, первым руку поднимал, обещал не жалеть своей крови за Родину. Считал себя политбойцом. Одет был аккуратно и чисто. Поговаривали, что его вроде как в политотдел хотели забрать, да что-то не срослось, и оставили в роте. Ротный к нему почему-то настороженно относился. Там же, под Глубоким, дело было. Роту послали обойти с тыла деревню, занятую врагом, вроде как разведка нашла дорогу, как это сделать. Вышли ночью. Долго шли через лес, но разведчики не оплошали и вывели нас точно к немцам в тыл. Вот только когда начали к бою готовиться, Семена не досчитались. Подумали, что отстал или заблудился. Искать его было некогда, так как сигнал к атаке уже поступил. Наша атака тогда чуть не захлебнулась под пулеметным огнем сразу пяти пулеметов врага. Если бы не удар с фронта «штурмовиков», все бы там остались. Оказывается, немцы были заранее предупреждены об атаке с тыла и перенесли свои пулеметы с фронта. А предупредил их Семен! Ночью во время марша он специально отстал и перебежал с оружием к врагу. Когда наши ворвались в деревню, Семен по ним стрелял. Его труп потом с винтовкой в руках нашли в одном из домов, где засели гитлеровцы. Так-то…
Длительные бои сильно подорвали боеспособность нашего полка. Мы очень устали, а личный состав части сократился в несколько раз. Теперь в полку было всего два батальона, человек по сто в каждом. Я находился во втором батальоне, в котором осталось только две роты, а в первом их было три. Все труднее стало выскакивать из окопов и идти в атаку. Немцы почти непрерывно наступали, и положение с каждым днем становилось все сложней. Но самое главное, существенно ухудшилось питание. В первые недели после взятия Минска нас кормили вполне прилично. Утром и вечером на брата давали несколько черпаков каши, в обед какой-нибудь суп, на второе кашу, макароны или картошку, сдобренную мясной подливой, а на закуску иногда и компот. Хлеба хватало, к чаю всегда было несколько кусков сахара, и никто не жаловался. А потом с едой стало плохо. Сначала уменьшили порцию каши. Потом на обед начали давать только одно блюдо – густой суп или жидкую кашу, чаще всего перловую, а вечером лишь кусок хлеба с горячей водой практически без сахара. Временами в течение дня кухня вообще не работала, и нас совсем не кормили. Приходилось самим доставать пищу и питаться лишь тем, что могли достать. А тут началось отступление. Немцы перешли в наступление и нас выбили, да вдобавок ко всему отрезали от остальных частей.
Полк, пройдя без отдыха по лесным дорогам почти 20 километров, к вечеру оказался на берегу какой-то реки. Как часто бывало, заночевали в лесу. Спать легли на голодный желудок, а утром, напившись «чаю», снова двинулись вперед. К середине дня вышли на поляну, на которой стояло две больших и несколько маленьких хозяйственных построек, возле которых никого не было видно. Как всегда в подобных случаях, вокруг поселка выставили охранение, а личному составу приказали расположиться в лесу в километре от опушки. Вскоре был задержан и доставлен в штаб мужчина средних лет, представившийся Степаном. Он с опаской вышел из леса и, постоянно оглядываясь, проследовал к сараю одного из домов, где его и схватили. Показав дежурному командиру паспорт, мужик рассказал, что это хозяйство его семьи и брата. В поселок он пришел за продуктами, спрятанными в сарае. Еще он сказал, что в деревушке, расположенной в 10 километрах выше по реке, находится штаб какой-то немецкой части, охраняемой отрядом моторизованной пехоты. Для командования полка эти сведения были очень важны, а для нас имело значение совсем другое – упоминание о продуктах. Уже через полчаса почти вся наша рота, несмотря на категорический запрет командования, вовсю шуровала в брошенных домах и сараях, а к лесу потянулась цепочка солдат, нагруженных мешками с зерном, картошкой и другими продуктами.
В это же время, проанализировав сложившуюся обстановку, командир полка дал команду готовиться к маршу, проработать вариант обхода деревни, занятой немцами. Степан, хорошо знавший местность, обещал помочь провести наиболее безопасным маршрутом полк к нашим. Он хорошо справился со своей задачей, и к утру мы без приключений достигли деревни, где стояли наши части, и сразу же включились в подготовку оборонительной линии для отражения приближающегося противника, о котором нам сообщили. Особенно плохо было по ночам. За месяц нам довелось лишь один раз провести ночь в тепле и под крышей. Этому препятствовало многое. Чаще всего мы останавливались на отдых вдали от населенных пунктов – в лесу или в окопах. Для размещения на ночь, например, личного состава только одного батальона требовалось не менее пятнадцати-двадцати домов, которые не всегда можно было найти в небольших деревнях. Вот и приходилось в мороз строить землянки, накрывая их ветками, досками и другими подсобными материалами. Солдаты устраивали себе подстилку из лапника, веток других деревьев или сена, подкладывали под голову вещмешок и укрывались шинелью. Разводить костер ночью обычно не разрешали, а днем чаще всего не было времени…
Глава 13
Из воспоминаний бывшего бойца 2-й штрафной роты 1-го батальона Минской стрелковой бригады Дорохова (АИ)
…Выбили мы немцев из Крулевщины. Бронепоезда ушли дальше на Полоцк и Глубокое, а нам командование дало приказ занять оборону. Окопались за селом в лесу у дороги на Полоцк и село Ивановщину. Тяжело было это сделать, снег по пояс, земля мерзлая, но надо. Это все понимали, потому и закапывались изо всех сил. Благо кирки и лопаты имелись в большом количестве. Через день-другой наш батальон отвели назад на станцию. Память об этом селе не сотрется до смерти.
