Впрочем, школа, как и семья, совсем не нуждается в том, чтобы ее любили или чтобы все окружающие любили друг друга. И относительную неприязнь к учительнице нужно воспринимать как шанс, поскольку на следующий год ученик расстанется с ней, не испытывая особого сожаления. Впрочем, любезность и доброта не являются главными качествами учительницы. Она просто должна хорошо выполнять свою работу, и Дольто в целях лучшей и менее болезненной адаптации к школьной жизни просит детей следующим образом формулировать свое отношение к учительнице: «Я не люблю ее, но она хорошо объясняет новое» (29). Короче говоря, эмоциональный элемент не должен приниматься в расчет.
Обряды посвящения
Поступление в школу (детский сад) является одним из последних обрядов посвящения, наподобие получения степени бакалавра, венчающего образование. И точно так же как и в момент присвоения младенцу имени, запись малыша в школу является началом вступления в социальные отношения со своими сверстниками; и все это осуществляется через язык и представляет собой очень важный символический акт.
Может быть, впервые за всю его короткую жизнь малыша назовут по фамилии либо полным именем. Он осознает тем самым объединяющую роль фамилии, потому что ее носят его отец, мать, родственники, с которыми он даже еще незнаком, он ощутит родственные связи внутри своей семьи, получит доступ к своим корням, осознает, откуда он родом, какое место он занимает среди братьев и сестер, и т. д. Это своего рода инвеститура, возведение в ранг нового гражданина, покинувшего лоно матери и лоно семьи, рамки которых стали слишком тесными для него. Это очень важный момент, закладывающий основы формирования его пока еще очень хрупкой идентичности. Но в то же самое время Дольто даже и не пытается скрыть своего возмущения: «Что он видит перед собой? Не просто детей, пришедших в школу, но учеников, задействованных в механизме бездушной административной машины» (30). Дети всё в большей степени воспринимаются как «стадо» (31) и «откалиброваны, как яйца в инкубаторе, в соответствии с их социальным статусом, и эмоциональность, свойственная их возрасту, никого не интересует» (32).
До 1968 года школа ничем не отличалась от школ времен Карла Великого: девочки – с одной стороны, мальчики – с другой. Вместе с воодушевлением, охватившим общество после мая 68-го, находившееся в опьянении призрачной властью, подкрепленной поэтичными лозунгами, расцветившими стены домов, у детей появилась возможность осознать свою половую принадлежность с введением действительно смешанных школ. Но все это требовало отчетливых разъяснений, и языку в этом процессе отводилась, разумеется, первостепенная роль, о чем часто упоминала Дольто: «Обучение словам, объясняющим степени родства, должно осуществляться в детском саду и начальной школе, формируя у ребенка основные представления об инцесте, поскольку четкого понимания того, что такое родственные связи, у него пока еще нет» (33).
Стремление к имитации убивает
Воспитывать ребенка значит «помочь ему сформировать лучший образ самого себя и никогда не поощрять его попытки имитировать кого бы то ни было» (34). И это, разумеется, полностью исключает его сравнение с кем бы то ни было, равно как и требование брать пример с того или иного ребенка, подчиняясь определенным моделям поведения. Потому что ребенок – это личность, обладающая собственной индивидуальностью и только ей присущей «гениальностью». И в этом качестве ребенок заслуживает уважения, которое подразумевает под собой не только умение взрослых его выслушать, разговаривать с ним, но и возможность дать ему индивидуализированное школьное образование в соответствии с его склонностями и способностями. В противном случае «школы превратятся в овчарни для Панургова стада, и каждый ребенок сам по себе ничего не будет значить» (35).
Следует отметить, что школьными директивами и сейчас предписывается то, что Дольто считала самым вредным для ребенка: подражательство, копирование. Она резко критиковала навязывание норм, отметала любую стандартизацию, униформизацию, воспроизводство идентичных моделей поведения – короче говоря, все методы, входящие в набор педагогических инструментов, которые полностью лишают образование воспитательного момента. «Это то, что я называю усвоением знаний по типу пищеварения» (36), – говорила она. Тенденция к конформизму, к обезличиванию, к искоренению индивидуальности каждого ученика, неистовство, с которым всех детей пытаются причесать под одну гребенку, чтобы внедрить, исходя, разумеется, из благих намерений, педагогический проект по приведению всех к общему знаменателю, нивелирование снизу – все это удручающе действовало на Дольто. «Они продолжают упорствовать в своих заблуждениях, пытаясь прогнать всех в одном и том же возрасте через Кавдинское ущелье»
[26]
(37). Дольто категорически возражала против подражания одного ребенка другому и даже советовала преподавателю разорвать рисунок ребенка-копииста, чтобы дать ему импульс к творчеству и повышению собственной самооценки (38). И она постоянно обращала внимание родителей на недопустимость обезьянничанья или превращения ребенка в жалкое подобие ученой обезьяны, что приводит к его «овеществлению».
Родительское счастье
Будучи сторонницей свободного творчества в воспитании, Дольто требовала этого и от школы. И когда ее современник Беттельхейм говорил: «Воспитание детей – это творческое мероприятие, скорее искусство, чем наука» (39), – она с сожалением отмечала, что дух творчества не свойственен школе: «Ребенок, конечно, не гений, но ему присуща индивидуальная гениальность; и взрослые должны способствовать ее раскрытию, придавать ей большое значение, помогая тем самым развитию чувства собственного достоинства у ребенка, (…) помогая ему создать наилучшее представление о себе самом, и никогда не поощрять его попытки походить на кого-либо другого» (40). И школа должна помочь ребенку полностью раскрыться, реализовать себя, и уже давно настала пора «прекратить возводить стерильную пассивность в ранг добродетелей» (41). Но со дня смерти Дольто ничего не изменилось, и даже наоборот.
«Шантаж наградой или наказанием со стороны родителей» (42) относится к тем методам воспитания, которые способствуют «роботизации» ребенка как ученика, постигающего в школе знания. Беттельхейм предостерегал матерей против любого подкупа, какими бы ни были его цели. А что же касается Дольто, то она говорила, что довольно часто желания родителей и детей совпадают: «Если родителям хочется сделать домашнее задание вместо ребенка, то почему бы им этого не позволить? При условии что он в это время будет с удовольствием заниматься другими делами» (43). Но ребенок приходит в этот мир не для того, чтобы воплотить в жизнь нереализованные мечты о школьных успехах его родителей, и тем более не для того, чтобы подчеркнуть нарциссическое превосходство родителей, став для них объектом бахвальства. И он также не должен быть объединяющим звеном, потому что, по мнению Дольто, крайне вредно для ребенка, когда все интересы супругов сконцентрированы исключительно на нем. И его жизнь лишится многих радостей, если он станет смыслом существования для родителей. Хотя Дольто и отмечает, что большое количество семейных пар распадается, когда дети вырастают.
