Он дежурил под дверью, пока не услышал, как Нинон тихонько ойкнула от отвращения, — это означало, что она нашла его таракана в ванне. Довольный собой, он свернулся калачиком на постели в ожидании ее.
Выйдя из душа, Нинон решила, что неплохо было бы последовать примеру кота. Устроившись на кровати рядом с Коразоном, она запустила руку в его шерстку. А сама держала ухо востро и не выпускала из поля зрения дверь, ожидая услышать в коридоре шаги Мигеля. Коразону это было неинтересно, он наверняка считал, что переживать не из-за чего, — если «переживать» было подходящим словом.
Она не спала до тех пор, пока луна не исчезла и в воздухе не запахло рассветом. Все это время она смотрела в окно и вспоминала прошлое — раньше она никогда этим не злоупотребляла, зато в последнее время делала с завидной регулярностью.
Мужчины! Они всегда были с ней, отметки на ее жизненном пути: отец, любовник, сын, смертельный враг. Они заставляли ее переживать самые сильные чувства — от восторга до печали. В том числе и опасность.
Второй любовник появился в жизни Нинон, когда ей было пятнадцать. После первого отказаться от него было не так-то просто, но она знала, что, несмотря на столь явно и часто выказываемое восхищение ею, от него следовало держаться подальше. Он был опасным человеком. Он стоял за спиной у короля, не считался ни с кем, а потому зачастую был непредсказуем и жесток. Кардинал Ришелье обладал такими непомерными амбициями, что они не оставляли места для иного сильного чувства. Любого другого это беспокоило бы, но его индивидуальность была настолько яркой, что лишь единицы, включая самого кардинала, осознавали этот недостаток. И уж точно не король, который был ослеплен даже больше, чем она. А когда стали появляться первые проблески озарения, было уже слишком поздно. Бедный Людовик постепенно отстранялся от власти, и виной тому были не столько происки Ришелье, сколько то, что король полностью попал под влияние столь сильной личности.
Сен-Жермен во многом напоминал Ришелье, но действовал несколько иначе. Он тоже был «публичным искусителем», но выступал скорее в образе денди, привлекающего своим богатством и талантом, — он был обольстителем, который совращал без секса. И поэтому был холоднее кардинала. А поскольку его победы не носили откровенно сексуального характера, люди зачастую и не догадывались, что их уводит с пути истинного один из опаснейших искусителей. Он был волшебником, который с помощью ловкости рук скрывал от публики свои истинные намерения. Выглядело это так, словно он даром отдавал то, над чем люди тряслись и что откладывали «про запас»: информацию, драгоценности, ценные знакомства с высокопоставленными лицами. Но когда его так называемый дар обретал владельца, Сен-Жермен тянул крючок с проглоченной наживкой на себя, тщательно скрывая удовольствие при виде того, как ягненок послушно идет на заклание. В конце концов каждому приходилось расплачиваться за «бесплатный сыр».
«Рыбак рыбака видит издалека, разве не так?»
«Да, я такой же искуситель, как и он».
В свою эпоху Нинон была чем-то вроде эмоционального и умственного трансвестита — непосредственность и туманность женской логики интриговала большинство мужчин, вместе с тем в этом прекрасном теле уживались еще и типично мужские суждения наряду с мужским образованием. К тому же она была — и оставалась — умелой обольстительницей. Конечно! Все мудрые женщины ее эпохи прибегали к обольщению, источнику их силы и способности защищаться, которое противопоставлялось грубой мужской силе. Искать помощи у закона было бесполезно. По крайней мере до тех пор, пока злобный карлик Наполеон не внес в закон поправки, которые позволили женщинам покупать и продавать имущество от своего имени и в своих интересах.
Внутренний голос не отвечал. Но в этом молчании не было осуждения, всего лишь ожидание того, что она закончит свою мысль. Нинон легонько погладила кота, который, как и она, проявлял бдительность и думал о чем-то своем.
Да, она обольщала. Обольщение было «бархатной» войной как против общества в целом, так и против отдельных его представителей, о которой всегда было известно политикам, священникам, актерам и королям. Этот метод всегда считался исконно женским, потому что бытовало наивное мнение, будто мужчин заманивают исключительно при помощи красоты и секса. Сен-Жермен знал об этом. Но знал он и то, что истинное обольщение носило скорее психологический характер и могло применяться обеими полами по отношению к противоположному. Как и пистолету, силе все равно, в чьих она руках. Соблазнение под силу каждому, кто обладает желанием и возможностями.
Во все времена были люди, которые считали обольщение чем-то зазорным. Это происходило лишь потому, что они не умели мудро распоряжаться своими желаниями. Они не желали по-настоящему сильно того, что действительно стоило желать. Будучи искушаемой человеком или мыслью, нельзя терять бдительность — в этом Нинон смогла убедиться на собственном горьком опыте. Если бы она ограничила свои желания тягой к образованию или уважением к сверстникам, то не обожглась бы так сильно. Но желание сохранить красоту и, прежде всего, здоровье…
«Ты была молода и неразумна, — пытался утешить голос. — Боль в груди с каждым днем становилась все сильнее, а оспины были повсюду».
«Думаешь, Бог учтет это как смягчающие вину обстоятельства? Если я, приняв темный дар, пошла против Его воли? И беспокоится ли Он о том, что я отвернулась от Церкви не потому, что она выдвигала непосильные требования или мне было лень их выполнять, а потому что все они оказались продажны и жестоки, а я жаждала равноправия между полами?»
Голос молчал. Может, просто не знал, что на это ответить.
Поймет ли Бог? Может ли простить? Даже если она не покается? Ведь о многом из того, что сделано, она не жалела. Она не раскаивалась в любовных приключениях, которыми была полна ее жизнь, как не сожалела о том, что в раннем возрасте отвернулась от религии из-за продажности духовенства, многие представители которого пытались ее совратить, когда отец сбежал из Франции и она осталась одна. И уж точно ей совершенно не было стыдно за то, что она была одной из precieuses galantes, которые настаивали на правах женщин. Тогда и сейчас она верила, что женщина должна иметь возможность отказываться от брака, не быть насильно заключенной в монастырь и не лишаться в случае отказа денег и имущества. Также она не жалела о вызове, брошенном факультету теологии, где попытались запретить Декарта и его труды, которые ставили под сомнение авторитет Церкви, и испуганное духовенство посчитало их богохульными. И уж тем более ей не приходилось жалеть об отстаивании прав Мольера на постановку сатирических пьес о продажном суде и церкви, хотя это и навлекло на нее гнев местных священников, которых он высмеял в своих произведениях. Церковь обвиняла ее в нечестивости снова и снова, утверждая, что Нинон проклята, но она продолжала бороться за правое дело на королевском суде, на суде общественного права и суде общественного мнения. И не испытывала ни малейших угрызений совести за содеянное!
Основное различие между ее обольщением и обольщением Сен-Жермена заключалось в том, что, не считая одного опрометчивого контакта с Черным человеком, она использовала свою силу исключительно для того, чтобы обезопасить себя и своих близких. Она никогда не стремилась к политической власти или несметному богатству, хотя возможности завладеть и тем и другим подворачивались неоднократно. И никогда не пыталась построить свое счастье на чужом несчастье. Она никогда не убивала, чтобы спасти свою жизнь или укрепить политическую позицию.
