– Ну и где она? Где та особа, что разбудила в моем мальчике рептилоида? – вопросила она.
– Мама! – Дима закатил глаза.
Блондинка остановила на мне пристальный взгляд, внимательно осмотрела с ног до головы и выдала:
– Мелкая, примитивная… миленькая, но не идеал.
– Чего это? – удивилась я. – Самый идеальный из всех идеалов. Дим, скажи.
– Да, любимая, – кивнул Ардэн.
Вторая свекровь сделала шаг ко мне, и Ардэн хотел закрыть меня собой, но я решительно отодвинула его и вышла вперед. Если перед семьей Грейн я заробела, то наезд терпеть не собиралась. Поулыбайся она мне, прояви доброжелательность, я бы смутилась и заволновалась. А так кровь потомственной революционерки во мне вскипела.
– Радость, – позвал меня Дима.
Я подняла руку, не глядя на него, призывая не вмешиваться. И, произнеся про себя: «Я свекровей не боюсь, сама, может, засвекрюсь», елейно улыбнулась:
– Здравствуйте, мама.
Мадам Ардэн изломила бровь, став копией своего сына в то время, когда мы только познакомились. Она хмыкнула и обошла меня по кругу, демонстративно рассматривая. Я раскинула руки и покружилась. Смотрите, мама, оценивайте, мне скрывать нечего. Хороша со всех сторон. Затем прошлась по комнате походкой от бедра, и комнату огласил Симин глас:
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Мама Грейн хмыкнула и похлопала в ладоши. Я с достоинством поклонилась.
– М-да, прима она и есть прима, – высокомерно заявила мама Ардэн.
– Мама, – подал голос Дима, но я вновь остановила его жестом.
– Сын, тобой управляет женщина? – вскинула брови его мать.
– Не проняло, – ответил Ардэн.
Мама Грейн подошла ближе, и теперь я оказалась между двух свекровей.
– А мне нравится, веселая девочка, – сказала она.
– Вы-то тут при чем? – вопросила мама Ардэн. – Это наша прима.
– А вот и нет, – расплылась в ехидном оскале мама Грейн. – Она и наша тоже. Кстати, к избраннице сына стоит относиться с бо́льшим уважением. Идем, дорогая. – Она взяла меня за руку и хотела увести прочь от мамы Ардэн, но та вцепилась мне во вторую руку.
– Прочь руки, Туанар, это избранница моего мальчика!
– И постоянная пара моего. – Мама Грейн пребывала в явной нирване.
И мне открылась страшная правда: мамы моих мальчиков не любили друг друга. Атас! В комнате воцарилось молчание. Свекрови испепеляли друг друга взглядами, я была все еще растянута между ними, а мужчины явно растерялись.
– Н-да-а, – меланхолично протянула Сима. – Встряла ты, Инусик, по самую маковку.
Это привело меня в себя, и я вырвала руки у обеих женщин.
– Так, отставить! – бодро провозгласила я. – Пельмени раскатать, мясо в корову, дым в трубу. Будем зарывать топор войны.
– Что раскатать? – поинтересовался дядя Грейн.
– Куда мясо? – удивилась мама Грейн.
– Что зарывать? – переспросил папа Грейн.
– Забейте, – отмахнулся Рома, подходя ко мне.
– Кого забить? – живо откликнулся Андрей Константинович и почему-то покосился на свояченицу – маму Ардэн.
– Никого, – ответила я и пробормотала: – Тут без ста грамм не разберешься.
– Щас сообразим, Инусь, – откликнулась Сима. – Закусончик порубать?
Дядя Грейн возвел глаза к потолку, задумчиво почесал подбородок и посмотрел на племянника:
– Система давно вышла из строя?
Сима материализовалась посреди комнаты в своей ягодичной ипостаси.
– Поцелуй меня, – нахамило седалище с ушами и отбыло в неизвестном направлении.
– Я требую объяснений, сын, – снова активизировалась мама Ардэн. – Что здесь происходит и почему твоя женщина постоянная пара Грейна?
– У мальчиков всегда были общие интересы, – усмехнулась мама Грейн.
– Но не женщина же! – воскликнула мама Ардэн.
Пока спор разгорался с новой силой, вернулась Сима в сарафане и с кокошником на голове.
– Кушать подано, гости дорогие, – сообщила она, отвесив земной поклон.
– Прошу, – тут же отозвалась я и, подхватив своих мужчин под руки, последовала за Симой.
Наша умница Серафима, словно сообразив, что мне нужно время освоиться с создавшимся положением, накрыла стол в саду в белокаменной беседке, стоявшей рядом с бассейном, до которой пришлось идти минут пять. Когда я увидела эту красотень, примирение с наличием у меня мамы Ардэн наступило как-то само собой, и я мстительно подумала, что не за горами знакомство с тещенькой, моей мамулечкой. А для нее ни один из мужиков ее ягодки, меня то есть, не достоин априори. Потому что для мамы я тоже идеальный идеал. И вообще, моя мама – это я, только старше и опытней.
И вот тут я поняла, что сейчас у меня случится депрессия. Поясняю. Подумав о маме, я бросила взгляд на родителей моих ненаглядных. Вы же помните, сколько лет моим мальчишкам? Ага, пятьдесят три, а выглядят на пару лет старше меня, ну максимум на пять, и то с натяжкой. Так вот их родители выглядели лет на тридцать пять – сорок. Меня неожиданно очень заинтересовал их истинный возраст.
– Ром, – зашептала я, – сколько лет твоим родителям?
– Папе девяносто, маме восемьдесят семь, – так же шепотом ответил он.
– Моей маме – сто три, – тут же шепнул Дима.
Ну все, держите меня семеро. И что у нас получается? Когда мне будет пятьдесят три, я точно не буду выглядеть, как мои мужики, а они останутся по-прежнему молодыми и красивыми? А потом я вообще помру, а эти самцы-вдовцы опять пойдут счастье свое искать? Не согласная я!
– Инночка, что случилось? – спросил Рома.
– Инусь, у тебя лицо такое, словно ты нас прямо сейчас прикопать под ближайшим кустом собралась, – поддержал Дима.
– Я с вами не разговариваю, – объяснила им сложившееся положение вещей и уподобилась Симе, надулась до состояния хомяка, только не красивого, а вообще идеального хомяка.
– Что мы успели натворить? – опешили мужики.
Я промолчала, бойкот уже вступил в силу. Мужики переглянулись и, бросив родне:
– Скоро вернемся, – утащили меня в кусты.
Точней, за кусты, на которых цвели красивые ароматные цветы. Я даже чуть не восхитилась, но быстро вспомнила, что я вся такая обиженная, а они бесчувственные гады-сволочи, которые залюбят меня до смерти раньше, чем сама помру, и пойдут искать свои половины дальше. Уже небось решили, в чем хоронить будут. А вот хрен им в обе руки, не согласная я на это, у них вкуса нет. Так и скажу, когда одевать станут. И вообще на похороны не пущу, пусть хоть на коленях умоляют. О, как накрутила себя! Инка – чемпион!
