Родня моя ей поверила. Тем более Аделаида обещала, что я объявлюсь, пока еще тепло будет. И приведут меня похитители. Сто́ящая тетка, в общем. Так что уверившись в том, что я жива, мои поуспокоились и принялись ждать. Дождались. Вот и ринулись мама с бабушкой кровинушку отбивать у нехристей. А те матом отечественным, вроде как свои, не немчура. Это моих женщин и успокоило немного. Все-таки Сима молодец, правильным вещам аттарийцев учила, а то забили бы мне мужей на фиг. И так вон шишки у обоих на лбах красуются, а карманным регенератором пока воспользоваться нельзя, палево.
Мы тоже нашу историю рассказали, на ходу раскрашивая ее всякими подробностями. Причем подробности лились из уст моих мужиков, оказавшихся еще теми фантазерами. Мама с бабушкой только охали и ахали да ладошками рты прикрывали.
– Так что, Элеонора Игоревна, я смиренно прошу у вас руки вашей дочери, – закончил речь Дима, поднимаясь с дивана, на котором сидел.
Мама подошла к нему, пристально рассмотрела и выдала, глубокомысленно так:
– Так вот ты какой, северный олень. – Ну да, зятя-то она давно ждала. Все гадала, кто их ягодку заграбастать захочет лапами своими порочными.
– Явился, значится, – произнесла бабушка, сурово сдвинув брови.
– Почему – олень? – опешил Ардэн.
– Любишь Инку? – продолжила допрос бабушка.
– Люблю, – рванул на груди новую черную рубашку Дима.
– Паспорт покажи, – прищурилась мама.
Роман Андреич с видимым облегчением выдохнул. Понимаю. Попасть под каток нашей семейки – это, знаете ли, своеобразное удовольствие. Мне вдруг вспомнились мои свекрови. Только сейчас я поняла, что они очень милые, даже мама Ардэн.
– Инночка, что сейчас будет? – спросил шепотом Рома.
– Кирдык Горынычу, – мрачно ответила я.
Бабушка притащила стул, мама кивком велела Диме сесть на него. И понеслось. Образование? Родители? В разво-оде-е?! А как, молодой человек, вы относитесь к семейным ценностям? Ах, вы их уважаете, тогда как вы смотрите на родительский развод? Как долго длились прежние отношения? Не было долгих отношений? Ветреный? Непостоянный? Женщин любишь? Ах, Инну любишь? Вы ж знакомы всего ничего, и уже жениться? Ах, жизни без нее не видишь? Чем докажешь?
– Ну мама-а-а, – заныла я, – бабуля-а, хвати-и-ит.
– Молчи, балбесина, о тебе радеем, – отмахнулись мама и бабушка, и допрос продолжился.
В этот момент открылась дверь, и в квартиру влетел папа с обрезком металлической трубы.
– Убью! – заревел он, бросаясь на Диму, просто он первый ему на глаза попался.
– Папа!
– Коля!
– Зятек!
– Охренеть, – выдохнул Рома, вжимаясь в спинку дивана.
Ардэн выразился крепче и пулей вылетел из комнаты. Я за ним. Мама повисла на папе, бабушка закрыла своим телом Рому. Рома вежливо поздоровался. Полный армагеддон.
– Дим, – позвала я, стоя под захлопнувшейся дверью ванной, похоже, рванул наудачу, – открой.
– Ты одна? – спросил он, и я расслышала шипящие звуки.
– Одна, открой.
Ардэн отодвинул защелку, и я просочилась в ванную. Тут же высунула наружу руку и включила свет.
– Вашу ж империю через коромысло, – выдала я, разглядывая чешуйки, проступившие на висках и скулах Ардэна.
– Переволновался, – виновато вздохнул Дима. – Меня так даже таруанцы не пытали. Твои мама и бабушка работают в спецслужбах?
– Нет, – усмехнулась я. – Бабушка всю жизнь на швейной фабрике проработала, а мама диспетчером в автобусном парке вкалывает.
– А так и не скажешь, – вздохнул Дима, открыл холодную воду и ополоснул лицо.
Я подала ему полотенце, Ардэн взял, благодарно улыбнувшись. После привлек меня к себе и уткнулся лицом в волосы, с наслаждением втягивая в себя их запах. Я чуть отодвинулась и заглянула в темнеющие глаза.
– Потерпи еще немного, – попросила я.
Дима кивнул и поймал мои губы.
– Инка, а ну, яви отцу жениха, – велел строгий отцовский голос.
– Это все не так страшно, – попробовала я успокоить Диму, и мы вышли из ванной.
Родня времени зря не теряла. Роман Андреич сидел на допросном стуле, взмокший и с шальными глазами. На Диминых губах заиграла злорадная ухмылка, но:
– О, а вот и Дима с Инной, прошу, – подскочил Грейн со стула.
– Ну… Гранин, – угрожающе ответил Ардэн.
– А давайте чай пить! – воскликнула я, прежде чем допрос пошел на второй виток.
Дамы мои оживились, папа отложил трубу и полез за настоечкой собственного изготовления. Я и мои мужчины облегченно вздохнули. Дальше знакомство перешло в мирное русло. Настоечка мальчикам понравилась, ага, а домой придется ехать теперь на метро!
– Радость, мы ж… – Дима пьяненько икнул и достал из кармана мини-регенератор, – того, упакованные. Нам все это… ме… мелочи.
– Инночка, – Рома выглядел не лучше, – все пучком.
– Сидите уже, простые русские парни, – усмехнулась я.
Домой мы в тот день так и не поехали. Дима уснул в обнимку с папой, просто у папы много настойки и он умеет уговаривать. Рома раскинул диван вместе с ними, покачался и рухнул сверху. Мы с мамой его поправили, укладывая рядом, как смогли раздели наших мужиков, причем Рому взялась раздевать бабушка. Смущаясь и краснея, она отчаянно косилась на крепкие мужские ягодицы.
– Хорош, – резюмировала бабуля, не удержавшись и шлепнув по этим самым ягодицам. – А что? Хоть молодость вспомню, – оправдывалась она под моим возмущенным взглядом.
Мы еще какое-то время посидели на кухне, болтая ни о чем, и разошлись по комнатам. Я к маме, бабушка к себе, квартира-то трехкомнатная. Проходя мимо гостиной, я взглянула на сладкую троицу, представила лица бравых аттарийцев утром, когда они узреют, с кем провели эту ночь, и прикрыла рот рукой, чтобы громко не рассмеяться. Сюрприз будет…
Сюрприз вышел на славу. Рассказываю. Я плавала в нирване сладкого сна, где мерила свадебное платье своей мечты, когда утреннюю тишину разорвал надрывный мужской крик:
– Насилуют!
Мы с мамой одновременно подскочили на кровати. За дверью раздалось быстрое шлеп-шлеп-шлеп, это побежала бабушка, мы с мамой рванули следом. Мама, как борец за нравственность, умудрилась на ходу упаковать в халат себя, следом укутать меня, и мы влетели в гостиную да так и застыли, рассматривая картину маслом.
На полу сидел Рома с огромными, больше, чем обычно, испуганными глазами. Дима стоял на диване, отчаянно вжимаясь в стену, а посреди дивана сидел мой папа, подтянув к груди колени и прикрываясь одеялом до глаз, сейчас мало уступавших в размере Ромкиным. Рядом с диваном стояла бабушка, пребывавшая в эстетическом экстазе. Она переводила взгляд с Ромы на Диму, хваталась за грудь, но валидолу не требовала. Напротив, глазки бабули сияли, щечки порозовели, и с губ срывалось:
