Он немного поерзал на сиденье, не отводя взгляда от дороги. Он мог бы сказать Эмме, что больше не заинтересован в отношениях или сексе, поскольку его либидо исчезло, пока он был в тюрьме. Так же как и все остальные чувства и желания. Но сейчас ему лучше убедить ее в том, что он начал восстанавливаться.
– Как насчет тебя? – спросил Лоренцо. – Ты могла бы встретить кого-то.
– Я даже не могу этого представить, – с легким вздохом сказала Эмма. – Ава отнимает все мои силы.
– Но она не будет ребенком всегда.
– Нет, но, Лоренцо… эта ситуация тоже не сможет длиться вечно.
Он резко повернулся к ней:
– Что ты имеешь в виду?
– Я не смогу жить с тобой всегда. Я признаю, сейчас это целесообразно. Это даст тебе время сблизиться с Авой, но… Мне нужно жить своей жизнью, а тебе своей. Когда Ава подрастет, мы сможем прийти к соглашению, которое устроит обоих.
Лоренцо молчал. Он понимал, о чем она говорит, но все в нем противилось этому. Ава была его семьей, единственным близким человеком в этом мире, несмотря на свой юный возраст.
– Поговорим об этом в другой раз, сейчас это не совсем уместно, – сказал он.
Они ехали по залитому солнечным светом Манхэттену. Даже Ава перестала протестовать против ненавистного кресла и с любопытством смотрела в окно, на сверкающие небоскребы и улицы, кишащие людьми.
Эмма смотрела в окно широко открытыми глазами и со стороны выглядела точно так же, как ее маленькая дочь.
– Ты раньше часто бывал в Нью-Йорке?
– На самом деле нет. Моя квартира находится рядом с музеем естественной истории. Могу сказать, что это очень хороший адрес в этом городе. Рядом Центральный парк, там можно гулять…
– Ты в Америке только неделю. Как тебе удалось найти жилье так быстро?
– Деньги решают все.
– Но ведь активы «Кавелли интерпрайз» заморожены. Откуда у тебя деньги?
– У меня были мои собственные сбережения. Я смог ими воспользоваться, когда с меня сняли обвинения.
Она повернулась и посмотрела ему в глаза:
– Ты расскажешь мне всю историю, Лоренцо?
Его руки напряглись, и он сжал руль, глядя на дорогу.
– Я уже рассказал все, что тебе нужно знать, Эмма.
Возможно, было глупо скрывать от нее правду о Бертрано… Но Лоренцо было стыдно признаться, что он все еще чувствовал привязанность к человеку, который, несмотря на годы, проведенные вместе, и счастливые воспоминания, предал его. И он знал, что, если расскажет Эмме о том, как он был предан, это ничего не изменит. Он не хотел признаваться в своей наивности и говорить о той боли, которую ему причинили, никому, даже Эмме.
Возможно, Эмма что-то почувствовала, потому что она положила свою руку ему на плечо.
– Я надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь рассказать мне об этом, Лоренцо. Ради себя.
Оставшуюся часть пути они проехали молча. Затем машина остановилась перед элегантным кирпичным зданием. Камердинер взял ключи, чтобы припарковать автомобиль, а швейцар достал вещи из багажника.
Лоренцо повернулся, чтобы достать Аву из кресла, и она буквально бросилась в его объятия. Он держал на руках дочь и вдыхал чистый запах ребенка. Ее волосы щекотали его лицо.
Его дочь. У него была семья.
– Хочешь, чтобы я ее взяла? – спросила Эмма, протягивая руки, но Лоренцо покачал головой:
– Все в порядке. – Хотя он не был в этом уверен, когда Ава начала брыкаться и вырываться.
Эмма засмеялась и забрала дочь у Лоренцо, который неохотно отдал ребенка в руки матери.
– Думаю, Ава хочет поползать по этому мраморному полу и как следует замараться, – сказала Эмма и улыбнулась Лоренцо. – Она привыкнет к тебе.
Она последовала за Лоренцо в фойе роскошного жилого дома. Швейцар почтительно кивнул Лоренцо, и они зашли в огромный, отделанный деревом лифт, где висело зеркало в позолоченной раме.
– Необычно, – пробормотала Эмма, когда они поднялись в пентхаус и вошли в огромный холл квартиры Лоренцо.
– Этот мрамор не для ребенка, – сказала она, постукивая ногой по полу. – Я не хочу, чтобы Ава упала и ударилась.
– Я положу ковры, – немедленно отреагировал Лоренцо, и Эмма удивилась, а не бросила ли она ему вызов? И как далеко он может зайти, устраивая все для дочери? Она даже хотела спросить его об этом.
Эмма испытала смешанные чувства, когда вошла в гостиную с видом на Центральный парк, который был окрашен в осенние краски. С одной стороны, Эмма была благодарна Лоренцо за то, что он хотел быть с дочерью. И все же она боялась. Боялась его темного прошлого, секретов, которые он хранил. Но больше всего она боялась, что он будет много значить для нее. Что она привыкнет к нему.
– Хочешь посмотреть детскую? – спросил Лоренцо, подходя к ней. Ава была у него на руках.
– Есть детская?
– Все доставили вчера.
Она кивнула, и Лоренцо повел ее в глубь коридора.
– Моя спальня здесь. – Он указал на дверь слева. – Твоя здесь. – Дверь в ее спальню находилась прямо напротив. – Детская прилегает к твоей комнате. Я подумал, так будет лучше.
– Это действительно так. – После десяти месяцев, когда она делила спальню с ребенком, иметь свою собственную было роскошью. – Спасибо, – добавила она с опозданием.
Лоренцо кивнул и открыл дверь детской.
Она ожидала увидеть что-то обычное, практичное, собранное в спешке, но комната выглядела так, будто ее готовили месяцы. Стены были выкрашены в бледно-лиловый цвет, шторы обрамляли глубокое окно, смотрящее на парк. По всей комнате были разбросаны фиолетовые акценты: подушки на кресле-качалке, шелковый абажур с рисунком, большая фотография фиалки на стене. Это была чудесная комната, которая идеально подходила для ребенка.
– Я подумал, что любой другой цвет будет лучше, чем стандартный розовый, – сказал Лоренцо, и Эмма с удивлением услышала нотки неуверенности и некоторой уязвимости в его голосе. – Но если тебе не нравится, ты можешь все переделать. Ты можешь переделать все, что хочешь, в этой квартире.
– Нет, – честно призналась Эмма, – комната прекрасна. Она подходит для Авы. Спасибо, Лоренцо.
– Я рад.
Эмма посадила ребенка на плюшевый ковер, и Ава поползла к лошадке-качалке и, ухватившись за нее, встала на ноги.
– Она умна, да? – с гордостью сказал Лоренцо. – Она скоро пойдет.
– И тогда ничто ее не остановит. – Эмма оглядела комнату, заметив все уникальные штрихи. – Ты нанимал декораторов?
– Нет. Я сам все сделал.
– Это, должно быть, заняло много времени.
– Всего день. Я нанял людей, чтобы покрасили стены, а мебель я собрал и расставил сам.
