Нет, не может быть, чтобы Отцы выбрали его. Ничего такого Лойко не совершил, чтобы быть достойным, наоборот! Да и не умеет он говорить с Богами, он обыкновенный мальчик. Дед просто наслушался дурацких разговоров на улице!
«Пусть я нарушу запрет, — думал Лойко, прячась в зарослях, — зато узнаю, что решат отцы и успокою дедушку, а то он все горшки перебьет».
Страх, что вдруг выберут его, Лойко старательно заглушал. Наконец Вождь заговорил, и Лойко весь обратился в слух.
— Старейшины родов, Отцы семейств, вы все знаете, что от нашего решения зависят судьбы ваших детей. Солнце и Дождь вашим мыслям. Говори ты, Фед.
Фед… У него волосы, как серебро, из которого его род век за веком делает наконечники для стрел и украшения для женщин. У него лучистые глаза и улыбчивый рот. У него чудесная внучка Ола, соседка Лойко.
— Что я скажу вам, дети Дельфина… Чем прогневили мы Богов, уже не узнать, но наше промедление только приближает голодную смерть наших детей. Нужен ведун, но его нет.
— Все говорят, что Лойко, сын Зое, новый ведун.
Это Дот. Он молодой, но самый старший из мужчин в своем роду. Он брат Киро.
— Сын Зое и чужеземца, — поправил Вождь. — Ты не должен забывать этого, Дот.
Лойко представил, как Вождь, говоря это, поглаживает свою густую русую бороду. Глаза у Вождя строгие и грустные. Все слушаются человека с такими глазами.
— Говори ты, Tax.
— Мне нечего сказать вам, братья, кроме того, что вам и так ясно. Дот говорит, что мальчика Лойко считают ведуном, но он не сказал, что многие из нашего народа уверены, что он кедон. Я не знаю, кого нам посылать к Богам, но знаю, из-за кого начался этот мор.
У Таха много детей. И язык у него хороший, может долго, красиво говорить. Если он уговорит совет, что Лойко — кедон, Лойко убьют. После него, его мамы и дедушки ничего не останется, даже песни, ведь имена кедонов не хранят в памяти. А после Таха останется много детей.
— Лойко недавно исполнилось десять лет, — будто только что поняв что-то важное, сказал Веш, самый улыбчивый из Отцов. — Я знаю, он ровесник моего племянника Ботко… Пришло его время выбирать ремесло…
— А тут мор, — вкрадчиво продолжал Tax. — Будто сами Боги говорят нам, что Лойко предназначено идти к ним.
— То есть что он ведун? — насмешливо уточнил Дот. Tax промолчал, и Лойко показалось, что он пожал плечами: думайте что хотите, я сказал, как есть.
— Но Лойко не проявляет себя как ведун, — возразил Ино, самый старший из Совета, отец семейства Лойко. — Ведунов видно сразу, они не похожи на остальных.
— Лойко тоже не похож!
— Чем? Тем, что кожа у него была белее нашей, когда он родился? Не забывайте, что его отец был из чужой земли и белокож. Солнце же приняло мальчика в свою семью, сейчас его не отличишь от других анулейцев.
— У Лойко очень громкий голос, Ино, громче всех.
— Мы не знаем, какими голосами обладают люди из племени его отца. Может, голос тоже достался ему по наследству?
— Кажется, старый Ино жалеет сына своей семьи и не хочет спасти других, — заметил Онго.
Онго можно понять: в его семье больше всего голодных смертей. Онго огромного роста. Молодые деревья он с корнем вырывает из земли, хотя лет ему уже немало. Но его силу никто не принимает за дар ведуна.
— Конечно, — спокойно согласился Ино. — Разве отец не должен жалеть своих детей? Если мы выберем Лойко, а его дед скоро умрет от горя и старости, одной семьей в нашем роду будет меньше. Мы потеряем искусных гончаров. Не забывайте еще, что Хвосты сильно виноваты перед гончаром Хотой: они убили его единственную дочь.
— Она сама лезла под стрелы, будто разум оставил ее! — вспылил Фед, чей сын был одним из тех Хвостов.
— Зое хотела спасти отца своего ребенка, мы не можем ее осуждать, — возразил ему Вождь. — Зое убила случайная стрела, никто не хотел ее смерти. Но мы виноваты перед Хотой. Хотя и он, и его дочь Зое тоже виноваты перед нами: не надо было пускать чужеземца в свой дом.
— Разве бы ты или любой из нас оставил умирать в лесу раненного зверем человека? — спросил Ино. — Нет, за Хотой и Зое нет вины.
— Не время разбирать дела давних лет, — перебил всех Онго. — Каждая минута приближает смерть к нашему порогу. Надо решить, кто пойдет к Богам.
— Надо отправить Лойко.
— Нельзя его отправлять.
— Если он ведун, это его обязанность, его предназначение!
— А если кедон… тем лучше для народа, если он уйдет. Может, мор и разразился из-за того, что он кедон.
— Хота не переживет.
— Лойко будет оплакивать один Хота. У него нет матери, нет жены, нет детей. Лучше пусть горюет один Хота.
— Ты говоришь жестокие слова, Tax.
— Если Лойко оставить, мы всегда будем мучиться вопросом, не кедон ли он.
— Пусть уходит сейчас. Так будет лучше для всех.
— Жизнь ребенка священна!
— Он же не умрет, Дот, он отправится к Богам!
— И он спасет свой народ.
— Все будут думать, что он ведун.
— Скорее всего, он и есть ведун.
— Это большая честь — в столь юном возрасте отправиться в Небесный Дом, чтобы спасти свой народ.
— Пока мор не унес сотни детских жизней, которые священны…
— Хорошо, — сказал Вождь, — пусть будет так. Tax и Онго, вы пойдете к Хоте и сообщите ему и мальчику. Ино, приготовьте Лойко одежду и рысь. Дот, Веш и Фед, сообщите народу. Да не оставит нас милость Дождя и Солнца…
Я вздрогнул — это Роська сильно сжала мне руку. Я тряхнул головой, отгоняя наваждение.
— Что с тобой? — прошептала Роська. — У тебя такое лицо…
— А дальше? — спросил Максим, сердито глянув на нас.
Лойко тихо улыбнулся:
— Меня подготовили. Надели золотую одежду, дали рысь. А я… плохо сделал, совсем плохо, но я не хотел к Богам. Ведь оттуда не возвращаются, а я не хотел без деда. Он и так ночами стонал и плакал, когда думал, что я сплю. Меня поставили в золотой круг, позвали огонь. А потом… я почти не помню. Больно было. — Он прижал руки к голой груди, к тому месту, где торчали вымазанные гуталином ребра. — И пятки жгло. Я подумал: это Солнце. Может, уже попросить его и вернуться к деду? А потом я провалился.
— Куда?
Лойко торжественно сказал:
— Меня спас Посланник. Не помню как. Я уже здесь проснулся. Он меня поил какой-то травой, как ведун. Радовался, что я ожил. Он сказал: «Теперь твое имя будет Ньюлибон. На другом языке это „заново рожденный“. Ты должен был умереть, но не умер. Я спас тебя. Так велели Боги». И он меня просил. Говорил: «Твой народ столько плутает в лесах и не может выйти к морю, а я знаю дорогу. Я помогу. Только мне никто не поверит, надо, чтобы ты помог». Он прогнал мои волосы. Велел красить руки, ноги, живот — всё! Чтобы всегда было черное. И одежду дал. А одежду сам сделал. Как наши женщины. Я вернулся к деду, но как будто не Лойко, а другой мальчик. Посланник Богов пришел со мной в город. Он сказал всем, что Боги взяли Лойко, плохого и злого, сына народа крыс, а взамен дали меня — Ньюлибона, ведуна и проводника для него, Посланника Богов. И что я такой черный, потому что взял на себя всю копоть и грязь сердца Лойко, когда тот горел в огне. Все поверили. Никто не узнал Лойко. А я все про всех знал. Я все делал, как велел Посланник. Я подходил к каждому дому, клал руку на знак рода над входом и говорил, кто в доме живет, кто ссорится, кто нет, потому что нельзя ссориться, живя под одной крышей. И говорил, у кого какое ремесло и сколько детей. Все поняли, что я ведун, которого послали Боги. И мор прекратился, охотники стали приносить еду. Я сказал, что сам выберу дом. Я поселился у деда. Посланник Богов сказал, что будет жить среди нас и посмотрит, достойны ли анулейцы вернуться к морю. Теперь говорит всем, что, как только сойдет с меня копоть Лойко, сына народа крыс, так он и поведет нас к морю. А сам велит мне красить себя чернотой. Зачем? Посланники Богов такие странные. Может, он не понял еще, что мы достойны найти свое море? Он со мной о разном говорит. Говорит, что надо многое изменить, чтобы к морю вернуться. Говорит, что Отцы ссорятся между собой и поэтому толку от них нет. Пусть правит один Отец. И ведун тоже не нужен. Он сам, Посланник, будет говорить с Богами и лечить людей. Но люди не хотят, чтобы не было Отцов и ведуна. Посланник говорит: «Надо что-то придумать, Лойко, чтобы уговорить их…» Но я не знаю, как мы будем без Отцов и ведуна. Может, он что-то напутал?
