– Ну вот, – улыбнулся Борич. – Раз батюшки и матушки нет – так некого и спрашивать. – Ага… А князь? Он же старший. К нему – и сватов.
Парень скривился: сватов! Ишь ты! А не рановато ли?
– Мы ж с тобой просто встретимся, посидим, поболтаем. А сватов – уж на следующую осень, лады?
– Лады… – Очена растянула пухлые губы – очень уж ей Борич нравился. Да и замуж выходить пора уже было, деток рожать – пятнадцатая весна, не шутка.
Девки в те времена обычно годом, двумя ранее семью заводили. По родительскому веленью – а как же!
– У березы старой встретимся, – поглядывая на князя, продолжал нашептывать Борич. – Поутру, за поскотиной, знаешь то место?
– Ведаю. Только – не далече ли? – От меня-то куда как дале. Ну, сговорились? – Борич приобнял девчонку, поцеловал в ушко. Та и сомлела – много ли дурехе надо?
– Сговорились, согласна.
Сказала, а сама глазищами разноцветными – зырк. Видят ли подруженьки, с каким парнем она сейчас сидит? С кем на поле была, за кого замуж выйдет… ой, вот оно, счастье-то девичье! И славно как – сама. Сама себе жениха выбрала! Так редко бывало, почти что и никогда, обычно родители, родичи старшие молодых сговаривали, а тут… Так уж вышло, потому что время такое – злое. Вымерли почти все!
А подруженьки-то песню пели, глазами не пилькали:
Ой, соловей мой, соловей, соловушка,
Уж ты пой мне песню ласковую,
Песню ласковую да протяжнуюу-у-у!
Песня славная была, Очена ее тоже очень любила – подтянула заголосила:
– Соловей, соловушка-а-а-а!
А сама на подруг смотрела внимательно. Ага – вот Зветозара-Заринка взглядом стрельнула… а вот – Гостослава зеленоглазая повернула голову. А за ней и пухленькая Малгона – туда же. Всем интересно, однако ж, виду никто не показывает, мало ли, мол, с кем там эта Оченка шляется? Не шибко-то и охота знать.
Так вот себя девчонки держали, однако думали совершенно иначе. Очена это прекрасно знала – сама такою была. Смотрят, смотрят. Оценивают, кто-то даже завидует. А пусть!
Борич тоже, не будь дурен, заметил пущенные поющими девчонками взгляды. Заметил и встревожился – вот уж излишнее внимание нынче ему ни к чему было. Отсел торопливо… а потом и вовсе поднялся, шепнул Очене:
– Увидимся… И ушел в ближний шалаш, что для гостей болотных тут же, на опушке, устроен был. Там и уснул.
Поутру только и проснулся, когда Гоемысл рыжебородый людей своих в обратный путь собирал. Не одни гости ушли – с близнятами, Радомир-князь их послал – так, сторожи проверить. Якобы! Борич-то хорошо знал, зачем эти парни посланы! И шел себе спокойненько, шагал, прядями золотыми на ветках любуясь. О брате думал – не обманула бы дева, вылечила.
А на следующий день, с дальней сторожи, пустился в обратный путь. Шел ходко, иногда и бежал даже, усталости не чувствуя. Ради брата все. Одни они от всего Келагастова рода остались. Одни… И ближе брата никого у Борича больше не было. Никого.
Пришел тайной тропою – здесь ведь его рода земли были, Келагастовы. Борич тут все стежки-дорожки знал, чужакам неведомые, – невдалеке от той самой опушки, от поля озимого, осмотрелся, нырнул в овражек, там, в кусточках мешочек припрятанный взял. Тяжелый. Не удержался, шагов на сто отойдя, зыркнул взглядом по сторонам, развязал котомку… На золоте, жемчуге, на драгоценных камнях солнце блеснуло. Засверкало эмалями разноцветными – небесно-голубой, густо-синей, красной… Борич невольно залюбовался, даже глаза прищурил от сияния нестерпимого. Так вот он какой, венец Аттилы-князя! Хорош.
Корона бургундов!
Венец горел, сиял тысячью осколками солнца, мириадами колдовских звезд бил по глазам, так, что сидевшая верхом на белом коне дева прищурила и без того узкие степные глаза. Улыбнулась устало, снова повторила приглушенным шепотом:
– Корона бургундов! Повелителя Аттилы венец. Что ж, воин, ты выполнил свое обещание. Не сомневайся, выполню и я свое.
Степная воительница в латах из бычьей кожи, в пурпурном римском плаще, с мечом на усыпанной жемчугом перевязи, она сейчас мысленно любовалась собой, гордая, как триста спартанцев разом. Стройная, смуглая, с длинными иссиня-черными волосами, связанными на макушке в пучок, дева нравилась многим. И была она из славного рода чистых гуннов, тех, кто следом за своим повелителем явились из дальних степей. Явились, чтоб заставить содрогнуться весь мир! И заставили. Мир содрогнулся, застыл в немом ужасе под копытами гуннских коней. И если б не черная смерть, если б не колдовство, если б не гнусная бургундка… Венец! Вот он, здесь, наконец-то в ее руках!
Как говорил херцог… м-м-м… Воительница наморщила лоб, пытаясь вспомнить латинскую поговорку, которыми так любил щеголять ее старый знакомый, некий Варимберт-херцог, да так и не вспомнила, рассмеялась, махнула рукой:
– Ты достоин награды, ант. Твой брат будет жить… Может быть, если будет на то воля богов или демонов.
Вторую часть фразы воительница произнесла погуннски, наверное, надеясь, что Борич ее не поймет. Он и не понял, однако насторожился, увидев, как скривили губы столпившиеся вокруг девы раскосые всадники. Сколько их было? Десяток, два… Или больше? Там, за порогами, тоже ржали кони. Значит – больше.
– Повелительница, – подъехав ближе, почтительно осведомился седоусый воин с изборожденным шрамами лицом. – Ты, в самом деле, собираешься отпустить этих парней живыми?
Дева чуть усмехнулась:
– Сначала не хотела, мой верный Хасдай… Но теперь – решила иначе.
– Позволь спросить – почему?
– Ты не помнишь? Я обещала!
– Но это – чужаки. Им можно обещать все… но ничего не делать. В том нет греха.
– Я знаю, верный Хасдай, – воительница погладила лошадь по гриве. – Только мне вот подумалось вдруг… Если тот парень, младший, излечится, то… Зачем мне терять свою славу?
– А ты собираешься вернуться в эти места?
– О-о-о! Увы, у нас не хватит сил на Константинополь! – весело расхохоталась дева. – И, кто знает, может быть, придется поселиться здесь. Варимберт-херцог как-то говорил… какой-то ромейской пословицей, я ее сейчас не вспомню, но смысл такой – зачем зря выбрасывать то, что, может быть, еще пригодится?
Хасдай покусал ус:
– Он не излечится, ты же знаешь!
– А вдруг? Моя бабушка ведь была колдуньей, известной по всей степи. А снадобье это – ее. Что морщишься?
– Больно уж оно мерзкое, даже на вид, – честно признался воин. – А пробовать я его ни за какие блага не стал бы. Моча демонов!
– Не моча, а плесень! – рассмеявшись, дева вновь посмотрела на стоявшего перед ней юношу с волосами светлыми, словно осенняя степь. – Эй, как там тебя… Борич. Ты выполнил все. Теперь приведи брата.
– Он здесь недалеко, госпожа, – юноша поклонился. – Ждет. Если хочешь, я его кликну.
