Илья мечтательно зажмурил глаза и подумал: «А вообще, зачем мне какие-то кафе? На что они там нужны? Я согласился бы с Катей оказаться в палатке. И пусть будет холодно, пусть ветер и снег рвут брезент, я прижал бы эту женщину к себе, обнял бы крепко-крепко, и мне было бы хорошо».
Глава 3
Варлам Кириллов, как и большинство людей, связанных с искусством, с творчеством, был человеком донельзя тщеславным и амбициозным. На всех, кто с ним работал, он поглядывал свысока, считая их ниже себя. Он был свято уверен, что уж если его звезда взошла и засияла на небосклоне, то все остальное приложится. Он вынашивал грандиозные планы, хотя, в общем-то, творческих идей в его голове было немного. Просто ему повезло: он успел вскочить в нужный вагон поезда, который отправлялся из социалистического прошлого в светлое капиталистическое будущее. И поезд его понес.
На волнах интереса ко всему советскому, ко всему умирающему он сделал себе имя. Первая коллекция, с которой Варлам появился в Италии, а затем во Франции, представляла собой странную смесь одежды комиссаров времен гражданской войны, кавалеристов, артиллеристов и фабричных рабочих. Комбинезоны, кожанки, буденовки, многочисленные звезды в самых неподходящих местах, ордена, цепочки, повязки на рукавах кожаных плащей и курток… Вся эта мишура с серпами и молотами умирающей советской символики, а также красный цвет в сочетании со скрипучей черной кожей и ремнями, сделали его коллекцию абсолютно непохожей на все то, чем занимались дизайнеры одежды на гнилом Западе.
Он прославился. Дюжина модных журналов посвятила Варламу Кириллову и его коллекции целые развороты и большие статьи. И Варлам Кириллов, вернувшись в Россию, возомнил, что он — непревзойденный и неповторимый, что равных ему нет, как в России, так и на Западе.
Следующая коллекция, над которой Варлам работал .три года, тоже наделала шуму, хотя такого фурора, как первая, уже не произвела. А вот третья коллекция, космическая, по-настоящему провалилась. Те журналы и журналисты, которые ранее возносили кутюрье Кириллова, сейчас облили его коллекцию грязью и вдоволь насмеялись как над самим художником, так и над его произведениями.
Но издевательские статьи Кириллова не только не остановили, а, наоборот, только подлили масла в огонь, сыпанули соли на раны. И он решил, что очередной коллекцией «застебает» всех западных кутюрье, всех до единого.
И, надо сказать, Варлам был близок к реализации своей заветной мечты. Все, что он придумал, мало походило на то, что показывалось на подиумах Парижа, Милана, Нью-Йорка, Токио. Да и в Москве никто до подобного еще не додумался. Основной темой русский дизайнер Кириллов избрал одежду средневековых рыцарей: доспехи, латы, странные сапоги с огромными шпорами. Головные уборы напоминали шлемы, сквозь узкие прорези в которых смотрели на мир глаза длинноногих русских красоток. Варлам уже видел, как будет выглядеть его показ: средневековая музыка, звуки трубы, грохот барабанов, ржание лошадей.
Ржание лошадей — так он почему-то считал — должно обязательно присутствовать на его новых показах.
Он сидел перед компьютером, время от времени качал головой, и его длинные русые волосы, собранные в пучок, покачивались, как конский хвост. На экране то появлялись, то исчезали изображения средневековых рыцарей, рядом на столе стоял широкий стакан, до половины наполненный виски. Лед давным-давно растаял, правая рука иногда оставляла мышку, бралась за стакан, и Варлам делал несколько глотков. Его кадык вздрагивал, дергался, как зверек в мешке, и глядя на свое отражение в многочисленных зеркалах, Варлам Кириллов ухмылялся.
Все, кто встречался в агентстве на пути Катерины Ершовой, вежливо ей улыбались, интересовались, как жизнь, как дела. На все вопросы Ершова отвечала однозначно:
— Как всегда. Все в порядке.
Девушки-манекенщицы, или, как сейчас любят говорить топ-модели, раскланивались с Катей предельно вежливо, понимая, что во многом от нее зависит их судьба.
Ведь как фотограф снимет, так и будешь выглядеть на страницах журнала. Снимет скверно — никто не станет приглашать, а снимет хорошо — значит, будут заказы, будут поездки за рубеж, появятся деньги.
Ершова вошла в мастерскую Кириллова, широко распахнув дверь.
— Ну, как дела? — сразу же с порога иронично спросила она.
— Да никак, — сказал Кириллов, не отрываясь от экрана компьютера. — Выпить хочешь?
— Нет, не хочу.
— А я вот сижу и пью.
— Что ж ты так, Варлам?
— Что-то не работается. В голове тараканы бегают, шуршат, лапками царапают, а мыслей никаких от их копошения не появляется.
— Если ты будешь продолжать пить, — усаживаясь в кресло и закидывая ногу за ногу, продолжала Катя, — у тебя мыслей и не появится.
— Допью вот это и не буду, — Кириллов качнул головой, указывая на литровую бутыль, до половины налитую виски.
— Ну, если ты это допьешь, то станешь дрова дровами.
— Вот это уж не твое дело. Кстати, когда ты начнешь заниматься каталогом?
— Не знаю. — пожала плечами Катя.
Варлам дернулся всем телом, разворачиваясь вместе с креслом к Кате.
— Ты так быстро утром ускакала, что я даже не успел опомниться.
— Я спешила.
— И что, успела?
— Вроде, да.
— Хорошо тебе.
С Кирилловым Ершову связывали давние отношения.
Они были знакомы уже три года. Последние полгода они жили вместе, были любовниками. У Варлама Кириллова была семья — жена и ребенок, но семья жила не в Москве.
Варлам жену и ребенка оставил, правда, об их существовании никогда не забывал. Он оставил им квартиру, машину и каждый месяц исправно давал дочери деньги, покупал одежду и дарил ей все, что она просила. Слава богу, в последнее время он мог себе позволить это.
Катя никогда не интересовалась, которая она у него по счету любовница. Нов последние два месяца их отношения стали разлаживаться. То ли из-за того, что Варлам стал слишком много пить, а может быть, из-за того, что он возомнил себя непревзойденным и великим мастером. Напившись, а иногда даже и абсолютно трезвый, он смотрел на Катерину свысока, как на некую подсобную работницу.
— Так что? Когда ты начнешь заниматься каталогом?
Мне, ты же знаешь, это очень важно, — каждую фразу Варлам чеканил, словно отливал ее из металла или вырезал ножницами из твердого картона. Его тон Катю всегда обескураживал, заставляя опускать глаза.
— Ты же знаешь, у меня куча заказов.
— Все, что ты делаешь — дрянь, никому не нужная. На этом ты себе имени не сделаешь.
— Почему не сделаю? Я печатаюсь, мои работы пользуются спросом.
— Да какой это спрос? Брось, — огромная рука Кириллова с ладонью, похожей на ласт, вяло дернулась, движение весьма походило на оплеуху, не увесистую, а небрежную.
