«Ну и денек!»
Ей даже не пришло в голову связать фамилию Малютин и убийство. Ершова увидела маленькое кафе, дверь которого была гостеприимно распахнута, а окна прикрывали жалюзи.
«Тут меня никто не увидит. Хоть немного отсижусь, переведу дыхание, соберусь с мыслями».
Только сейчас она вспомнила о встрече, которую назначила, ради которой и пришла на набережную.
— Воды! — переступив порог, воскликнула Катя.
Бармен, женщина, учтиво улыбнулась:
— Минеральной или простой?
— Любой.
— Тогда могу предложить минеральной, из святого источника, — усмехнулась женщина за стойкой, наполняя высокий стакан. — Произведено и бутилировано с благословения патриарха, — прочла она на бутылке, причем таким тоном, что было непонятно, глумится она или восхищается предприимчивостью людей в рясах.
— Лишь бы напиться. Святости у меня от нее вряд ли прибавится.
— Вам плохо, что ли?
— Нет, все нормально. Устала.
По перекрестку промчалась милицейская машина, угрожающе завывая и сверкая мигалками.
— Случилось что? — задумчиво сказала барменша, вышла из-за стойки и выглянула на улицу. — Куда-то к набережной помчалась, да и стрельба, вроде, оттуда слышалась.
— Я тоже услышала. Решила зайти, спрятаться. Сколько я вам должна за воду?
— Сущую ерунду.
— Тогда еще чашку кофе.
Через пару минут на стойке дымилась маленькая чашечка.
— Что это у вас так пусто?
— Время такое: алкаши уже похмелились, а приличные люди пить еще не начинали. Где-то часам к пяти клиент пойдет, а до пяти будет тихо. Пара-тройка туристов, пара-тройка местных — вот и вся публика. Скучно, в общем.
— А ночью вы работаете?
— Работаем. Ведь ночи-то белые, да и игральные покерные автоматы у нас стоят. Есть любители за рычаги подергать.
— И что, выигрывают?
— Они думают, что выигрывают.
Барменша была явно из интеллигенции, говорила грамотно. «Судя по всему, с высшим образованием», — решила Ершова. Сама Катя тоже старалась говорить грамотно, без московского акцента, гнусно-предательского, по которому в любой точке земного шара можно вычислить жителя русской столицы.
— В последнее время у нас в Питере черт знает что творится. Вы, я вижу, не местная, но и не из Москвы, по выговору чувствую.
— Город ваш люблю.
— И я его люблю.
Ершовой не терпелось узнать, кого же застрелили на набережной средь бела дня, но задавать подобные вопросы вслух — значит привлечь к себе внимание, да и слишком близко находилось это маленькое гостеприимное кафе к набережной. «Скорее всего, застрелили крупного начальника. У него была охрана, да и выходил он из здания, на котором висел российский флаг. Неужели Малютина?»
— Может, еще кофе?
— Сигареты у вас не найдется?
— Почему же нет, какую вам? Вы, наверное, как и я, курите редко?
— Почти не курю.
— Вот, пожалуйста, выбирайте, — женщина положила перед единственной посетительницей полдюжины открытых пачек. Катя взяла из ближайшей, барменша подала зажигалку, затем сама взяла сигарету из той же пачки.
Женщины закурили, глядя друг на друга.
— Извините, нельзя ли воспользоваться вашим телефоном? Срочно нужно позвонить.
— Если не в Нью-Йорк, то пожалуйста.
— У меня запросы поскромнее. С Нью-Йорком я уже сегодня говорила, — вспомнив о своих английских изысках, призналась Ершова.
Прямо на стойке появился старомодный черный телефонный аппарат, абсолютно не вязавшийся с современным интерьером. Провод, идущий от трубки, был в кожаной оплетке.
— Ото, какой интересный аппарат!
— И самое смешное, этот телефон — довоенный «Филипс».
— Бывает же такое!
Ершова набрала номер Лили. Та еще и не думала выходить. Она не стала выслушивать Катю:
— Ты можешь подождать меня хотя бы полчаса?
Кате хотелось сказать, что за это время ее чуть не убили, но она вовремя сдержалась.
— Ты где?
— Я сейчас в кафе.
— Далеко от Казанского?
Пришлось прикрыть микрофон ладонью и обратиться к женщине за стойкой:
— Далеко от Казанского?
— Нет, что вы, совсем рядом! — сказала барменша. — Если бы не дома, вы бы его видели.
— Мне теперь все равно, сколько тебя ждать.
— Может, я подъеду в кафе?
— Я не знаю, как оно называется.
Барменша тут же назвала адрес, понимая, что от ее вежливости зависит выручка. Сидя здесь, женщина еще что-нибудь себе закажет, а когда появится подруга, то и та закажет.
— Через полчаса буду, — сказала Лиля, немного нагловато и бесцеремонно.
— Знаю я твои «полчаса», умноженные на три.
— Нет, нет, что ты! Я сейчас шефу отдам бумаги и еду.
Машина у меня внизу.
— Давай скорее! Поторопись. Мне есть что тебе рассказать.
Ровно через полчаса серый «Ситроен», угловатый и старомодный, но стильный, как и все французское, остановился у входа, и из машины выбралась Лиля, такая же стильная, но немного подержанная, как и ее автомобиль.
— Добрый день, — сказала она, войдя в кафе.
Увидев Катю, она бросилась к ней на грудь, тискала ее, целовала, абсолютно не обращая внимания на то, что щеки у Ершовой уже перепачканы помадой.
— Тут у нас такое! Только что передали, я специально.., в объезд, потому что там не проехать…
— Где там? Что передали? — поинтересовалась барменша. — А то мы здесь выстрелы слышали и вой машин, милицейских и «скорых».
— Ты словно предчувствовала, — сказала Лиля, — не на набережной меня ждала, а здесь.
— Так что там? — второй раз спросила любопытная барменша.
— Малютина с охраной расстреляли, среди белого дня, «в наглянку».
— Малютина, представителя президента? — проявила осведомленность барменша.
— Ага, его. Мужик ничего, видный, но слишком уж самостоятельный, абсолютно ни с кем не считался, пер на рожон.
— Где это случилось? — спросила барменша.
— Прямо на набережной.
— Так расскажи, что там, — попросила Катя.
— Я знаю, что ли? Передали по радио. А на набережной все оцеплено, милиции видимо-невидимо, и оттуда никого не выпускают, хотя, говорят, бандиты успели уехать.
