— Вот в этом и дело. На словах — мы вместе. А на деле — каждый сам за себя. Впрочем, так, наверное, живут все люди… — потом Игорь непроизвольно смягчился, — А ты действительно звонила?
Игорь вспомнил, что вчера вечером отключал телефон и, кажется, забыл включить его сегодня. Поэтому Вера и не могла дозвониться…
— Конечно, звонила, — Вера, на этот раз не спрашивая, налила себе чаю и приземлилась напротив Игоря. Глаза её оживленно поблескивали, — Там, в «Пробеле» такое творится, а ты ушел. Пропустил самое интересное…
— Знаешь, мне больше не интересно, что творится в «Пробеле». Человек — существо эгоистичное. Интересоваться окружающим он может, только если внутри его самого порядок…
Вера недоуменно склонила голову.
— Да что с тобой? Во-первых, мы же вроде собирались самосовершенствоваться и отказываться от эгоизма и прочих неестественных для человека качеств… Ты же сам это в слова оформлял… Во-вторых, на любой внутренний беспорядок найдутся свои методы уборки… Давай наведем внутри тебя чистоту…
— Вот именно. Чистоту, — скорее самому себе, чем Вере, проговорил Игорь, — При желании грязь можно заметить во всем. Идеальная чистота — отсутствие всякой грязи. Значит, идеальная чистота — это пустота, — тут Критовский снова вспомнил о Вере, — Отсутствие тебя, например, существенно приблизило бы состояние моего внутреннего порядка.
Тяжелая пауза нелепой кляксой испортила красоту сказанного. Игорь хотел договорить, довести мысль до конца, но сломался… Вроде и говорил, то, что должен бы думать, вроде и правильно говорил, но… как-то так нелепо все это прозвучало. Даже не глупо, а зло, бессмысленно. Будто бы обиженный жестокий глупец говорит наобум, не считаясь с последствиями сказанного и переживаниями близких.
— Игорь, ты говоришь серьезно? — Вера замерла в полуулыбке, не веря в услышанное и не понимая его.
— Я и сам не знаю, — Критовский вовремя опомнился, — Просто не могу так больше… Раньше казалось — моя вина. Затянул свою резину с Марийкой — вот и казнишь ты меня безжалостно своим недоверием. А теперь что? Я все от себя зависящее сделал, а оно по-прежнему…
Вера наморщилась, помотала головой, будто бы пытаясь прогнать из ушей услышанный маразм. Она не притворялась. Услышанное и впрямь казалось ей невообразимым бредом.
— Постой, — она заговорила как-то настороженно мягко, будто вливала болеутоляющее, — Да разве враг я тебе? Разве могу сознательно казнить или миловать? Если чем-то задела, так ведь на то мы и родные люди, чтоб разговаривать… Ведь ты в этом сам меня убедил…
Игорь чуть не взвыл. Да! Да, он убеждал, что сила в умении все обсудить… Но как же объяснить теперь Вере, что есть такие ситуации, где сила эта бессмысленна? Где требуется не положительный ответ на просьбу, а самостоятельное нахождение этого ответа. Ведь если Игорь сам заведет разговор о Сане («Красиво звучит: «о Сане и сыне»», — мимоходом отметил Игорь.), то никогда не сможет себе простить этого своего вмешательства. Никогда не отделается от унизительного ощущения, что выступал в роли просителя, или, еще хуже, в роли тирана со своими ультиматумами. Как объяснить Вере, что единственное спасение сейчас — это её добровольная откровенность. Её собственное решение налаживать ситуацию… Пусть только решит, пусть только расскажет, доказав, что Игорь для неё — это всерьез. Но, увы, невозможно объяснить это, самому не затронув темы. Невозможно заставить человека чувствовать так, как человек этот не привык. А Игорю так было сейчас нужно, чтобы Вера чувствовала и говорила о своих чувствах. И тогда бы он, Игорь, нашел бы в себе силы пойти этим её чувствам на уступки…
«Угу, как глупая баба» — сам себя пресек Игорь, вспоминая старый анекдот, где женщина говорила о муже: «Хай он диктует. Только, хай он диктует только то, что мне нужно!»
— Игорь, — тихонько позвала Вера. Она сидела, поджав ноги и уместившись вся в квадратике табуретки. Следила, ставшими вдруг зеркальными, глазами. Выжидала, пока Критовский опомнится. Ждала ответа. Не дождалась, решила спросить еще раз, — Игорь, о чем ты говорил? Как это «по-прежнему»?
— Тоскливо… — невнятно пояснил Игорь.
Еще немного помолчали. Продолжать играть роль насупившегося обиженного дурака Игорь больш не мог. На объяснения не хватало сил и полномочий.
— Ладно, — Критовский решил временно отойти от главного, — Что там “такого” творится в твоем “Пробеле”?
Вера перестроилась мгновенно. Засияла глазами, вспонив об интересном.
“Как ребенок,” — восхитился Игорь, — “Увидела новую игрушку, и забыла тут же о всех своих предыдущих горестях. Эх, мне бы так.”
— Ты слушаешь? — Вера легко полскочила и в лицах принялась рассказывать о происшедшем.
“Как ожила она за последнее время. Как открылась. Будто и не было никгда её замкнутости и скованности. А я вот, наоборот, гляжу только внутрь себя. Правда, там у меня сейчас такое крушение миров, что откровенно есть, за чем наблюдать…”
— Только я заметила, что ты исчез, и собралась уже впасть в депрессию, как вдруг в “Пробел” приехали Орлики. Ни на кого не смотрят, ни с кем не здороваются, Вась-Вася жестами в кабинет выманивают. Ну Палюрич, ясное дело, бросает клиентов, следует за учредителями. Я ужасно хотела не подслушивать… Но тут, как назло, мои клиенты заторопились и ушли… А меня Антон попросил на склад сбегать бумаги принести… В общем, голова моя самопроизвольно притянулась к розетке.
Игорь, наконец, улыбнулся. Вера, завидев, что попытки разрядить обстановку начинают приводить к успеху, продолжила еще более оживленно:
— Стою это я в самой что ни на есть неприличной позе, самым что ни на есть неприличным делом занимаюсь и слышу такое… — тут Вера посерьезнела, — Это я тебе сейчас все так радостно рассказываю. А тогда, признаться, у меня даже желание схватить огнетушитель и ворваться в кабинет появилось.
— Зачем? — не понял Игорь.
— Полить хорошенько этих Орликов, чтоб подостыли и опомнились, — мечтательно протянула Вера, — Понимаешь, они отчитывали нашего ВасьВася, как мальчишку. И то, говорят, неправильно, и это… Прибыли “Пробела” не растут… А главное, кричат, мол, чтобы уладить конфликт с органами им, бедненьким, кучу денег выложить пришлось. И грозятся эту сумму в качестве личного долга на Палюрича повесить.
— С какой стати?
— Оказывается, он им за несколько дней до прихода проверки рапортоввал, что в “Пробеле” все в порядке, и никаких проблем с органами не возникнет.
— Правильно рапортовал, — Игорь вспомнил, что обсуждал эту тему с ВасьВасем, — Потому что Палюрич договорился со своим приятелем. Тот обещал прикрыть в случае любых неприятностей. Сейчас так все работают. Это и имелось в виду под “все в пордяке”.
— А Орлики восприняли это “все в порядке” так, будто проверке не к чему придраться будет. Они думали, что весь софт — уже лицензионный стоит, и все-такое…
— Да как же они могли такое думать? Ведь они ж все расходы контролируют. Они же видели, что лицензионка не закупалась? Не могла закупиться, потому что с тех пор, как приняли закон о лицензионном программном обеспечении, все оно, лицензионное, из продажи сразу же пропало. Мгновенно стало жутким дефицитом. Его сейчас только за два месяца вперед заказать можно. Как же они, учредители, могли этого не знать? Миленок же им все это должен был доложить… Чем же ж Палюрич виноват? Как на него можно долг вешать? Он ведь все от себя зависящее сделал. Это ж Орлик все испортила…
