Игорь тяжело засопел, признавая поражение.
— Тут, это, — обратился Вась-Вась к Игорю, — Миленок звонил. Слоганом интересовался. Я сказал, что ты идею уже придумал и дорабатываешь.
— Зачем? — искренне возмутившись, вытаращился Игорь, — Я ж не придумал еще ничего…
— Теперь у тебя выхода нет, — Вась-Вась, ухмыльнувшись, пошкрябал ногтями подбородок, — Ты ж не сможешь меня подвести? Значит, придумаешь что-нибудь…
— Шантаж, непростительно низкого уровня, — почему-то улыбаясь, прокомментировала ситуацию Вера.
— Зато, какой действенный, — парировал Вась-Вась, — По себе знаю. Пока жареный петух в известное место не клюнет, никакого результата. А как приспичит совсем, так сделаю всё в лучшем виде.
Игорь не нашёл, что ответить на подобное издевательство.
— Хотя не всегда так, — Вась-Васю, видимо, было скучно без клиентов, и он решил вымещать своё красноречие на сотрудниках, — Вот у меня случай был. Я тогда впервые налысо решил побриться. Решить-то решил, и даже, для верности, пути к отступлению себе обрубил. То бишь друзьям пообещал, что утром сто процентов на работу лысым приду.
Истории Вась-Вася Игорь всегда слушал с нескрываемым удовольствием. Палюрич рассказывал вкусно и умело. Пару раз Игорь даже брал с собой диктофон, дабы увековечить какой-нибудь из Вась-Васевских монологов. Но, увы, Палюричевское вдохновение боялось обнародования и исчезало при первых же признаках наличия записывающих устройств. Вась-Вась и рад был бы поболтать на запись, но диктофон отчего-то сковывал, и ничего не получалось.
— Эх, жаль, камеру не взяла! Такие смачные монологи запечатлять надо, — сама себе вздохнула Вера, не замечая подозрительного взгляда Игоря.
— Ты что, мысли читаешь? — шепнул девушке Игорь.
— Ну-ну, что дальше? — принялась теребить замолчавшего Палюрича Вера, оставив Игоря без ответа.
— А то, что друзья-то мне, кончено, поверили. И пришлось мне с ними своё будущее перевоплощение обмывать. К себе в подъезд после этого я попал на удивление легко, а вот в замочную скважину уже с большим трудом. В квартиру скорее ввалился, чем зашел. Ни о каком бритье налысо и речи быть не могло. В том состоянии я мог попасть бритвой не туда и выколоть себе глаз. Но ведь ребятам уже пообещал… Неудобно… В общем, решил я рано утром побриться, перед работой А для верности взял все-таки бритву и, тщательно целясь, провел довольно толстую полоску над левым ухом. Утром встать пораньше, естественно, не получилось… Проспал. Подскочил, как ненормальный. Не глядя, плеснул в лицо воды, а в желудок кофе. Помчался в офис. Чувствую, что-то не то. Народ как-то подозрительно косится в след. Прихихикивают. В общем, не всегда обрубание путей к отступлению способствует продвижению решения задачи… Частенько это лишь выставляет тебя на посмешище…
— Странно. Сейчас вон каждый второй с такой прической ходит, и ничего. Никто пальцами не тыкает, — дабы вытянуть Вась-Вася на красивый спор, принялся подначивать Игорь.
— Вот, вот! Раньше людей еще хоть чем-то удивить можно было… Кстати, готов поспорить, что это моё приключение всерьез повлияло на моду в нашем городе. По крайней мере, раньше у нас никто с выбритыми над ухом полосками не ходил.
— Ну, уж нет, — скривился Игорь, — Так безбожно приукрашать действительность я Вам не позволю. Не хотите ли сказать, что и на запад мода на полоски тоже от вас пришла? Нет уж. Уверенно заявляю, что ваша безалаберность не могла быть воспринята, как новый стиль… Вы недооцениваете наших стиляг.
— Нет, — радостно кинулся спорить Палюрич, — Это вы недооцениваете реакцию, произведенную в городе моей наполовину выбритой головой!
— Ой, да неважно… Тоже мне гонки… Вась-Вась опередил моду или она его, — Вера решила прекратить пустые словоизлияния, — Что дальше было? Интересно же…
— Что, что, — тяжело вздохнул Палюрич, — Пока от начальства массу матов в адрес своего внешнего вида не выслушал, так и не понял, в чем дело…
— Вот! Мораль сей басни такова: «Рубить пути к отступлению равнозначно отпиливанию сука, на котором сидишь.» — радостно подытожил Игорь, — Потому как, если суждено тебе бегством спасаться, то все равно побежишь, даже если весь обратный путь минами предварительно заложил.
— Эк, завернул, — восхитился Вась-Вась, — И что?
— А то, что не надо было Миленку говорить, будто я сделал уже всё. Он и так не слишком нас любит, а тут лишний повод для недовольства появится: обещали слоган, и не сделали. В общем, если не получится придумать, представляете, как неудобно будет…
— Представляю, — самодовольно замурлыкал Вась-Вась, — И ты представляешь. Поэтому придумаешь. Профессионал от любителя ведь чем отличается? Тем, что профи свою работу, невзирая на погодные условия, всегда выполнит… И я, между прочим, таки вынужден был в то же утро побриться налысо. А, если б полоски эти с вечера не выбрил, кто знает, может, до сих пор бы с прической советского инженера ходил и болезненно мечтал о концептуальности своего внешнего вида.
— Придумаю, — с готовностью купившись на «профессионала», ответил Игорь, — Куда ж я теперь денусь… Объявлю срочные военные сборы своему никчемному мышлению, и что-нибудь стоящее обязательно придумается.
— Неужели вы всерьез думаете, что вдохновение можно изнасиловать?! — несколько резче, чем следует в обычной беседе, спросила вдруг Вера.
Игорю стало не по себе. Когда-то и сам он рассуждал так же. Преклонялся перед творцами и слегка призирал ремесленников. Не пишется, — не пиши. Рассуждать так было легко, потому что писалось всегда. Иногда творческие порывы даже становились навязчивым, и Игорь в шутку ворчал на них, мол «не буду ничего записывать, лень мне». Доворчался. Теперь каждую строчку приходилось завоёвывать. Можно ли изнасиловать вдохновение? Можно ли заниматься творчеством без оного? Можно ли жить, не занимаясь творчеством? Для себя Игорь уже решил, — нет, нельзя. Нельзя захватить музу в плен. Но можно приручить её, подкармливая трудолюбием и усидчивостью. Терпеливо выращивать армию навыков, заменяющих иногда вдохновение. В общем, заискивающе вымаливать у муз внимания примерным поведением. Всё это звучало до крайности унизительно, но, увы, было правдой. Более того, это было единственным способом работать. Игорь считал, что в жизни каждого творческого человека наступает этап, когда вдохновение уже не дается «на шару», когда его надо поджидать и зарабатывать. Осуждать такое мнение, скептически отзываясь о «пытающихся изнасиловать музу» соплеменниках, мог только человек, у которого этап упадка еще не наступил. С некоторых пор, Игорь чувствовал себя не в своей тарелке, беседуя с подобными индивидуумами. Возможно, слегка завидуя. Возможно, предвидя скорое опустошение природных ресурсов собеседников и жалея их. Игорь как-то глупо раздражался, наталкиваясь на потребительский подход к вечности: мол, если мне надиктуют чего-нибудь свыше, то я запишу, а если нет, — сами виноваты, не буду ничего делать. Игорь считал, что делать нужно в любом случае: зачем же мы тогда вообще нужны этому миру, если собираемся отдавать ему только то, что он сам за нас сотворит. Игорь вообще был в тот период жутким максималистом.
