Собственно, из летописей и договоров Олега и Игоря с Византией известен «Закон Русский» – система обычного права, принятая в Киевской Руси. Но подобные своды законов не возникают в считанные годы и на пустом месте. Олег, обосновавшись в Киеве, вне сомнения, просто воспринял уже имеющуюся в южно-русских землях систему права, скорее всего сходную с новгородской.
Так что и до Рюрика и Олега на всём своём протяжении великий торговый путь с севера Европы на юг Европы шёл по территории, фактически, уже существующего государства, названного позднее историками Киевской Русью.
«Река» русской истории текла тогда по тем же местам, что и путь «из варяг в греки», и точек возможной бифуркации у этой «реки» долгие века не было.
Поэтому, ещё раз поставив вопрос: «Что было бы, если бы Новгород не призвал на княжение Рюрика?», мы можем на него со спокойной совестью ответить: «А ничего особенного бы не было!».
И без «призвания» Рюрика государственное и цивилизационное развитие Руси шло бы примерно так же, как и при Рюрике, причём центром этого развития так или иначе стал бы именно Киев в силу удобного – центрального, местоположения в восточнославянской «ойкумене»…
Это – действительно так. Призвание (точнее – наём) Рюрика новгородцами не содержало в себе ни одного такого фактора, который изменял бы порядки на Руси, уже образовавшиеся за добрую тысячу лет предыдущей истории русских славян. Цивилизационные основы были заложены не Рюриком, и его появление на Руси не было неким актом творения.
Ничего специфического, ранее в ней не бывшего, Рюрик в русскую жизнь не привнёс. Его пригласили не как исторического реформатора, а из-за личных качеств сильного вождя, каким он, вне сомнения, был и из-за личной популярности и личных его связей в балтийском мире тех лет. Пригласили для того, чтобы он, говоря попросту, мечом махал – что он и его ближайшие преемники и делали…
Соответственно, и Олег смог укрепиться в Киеве не как некий реформатор и носитель более высокой культуры, а как удачливый и лично авторитетный военный вождь и способный управленец.
Впрочем, некий извив «река» русской истории после того, как в неё влилась скандинавская «струя», пожалуй, испытала… Варяги были воинственнее славян уже потому, что были беднее, а война издавна – синоним грабежа. Появление на русских княжеских «столах» воинственных предводителей стало размывать отношение русских славян к проблеме войны и мира прежде всего на княжеском, владетельном уровне… Имея под рукой сильные, вынужденно умелые в боевых действиях племена, уже Олег предпринял походы на Византию, к Константинополю – Царьграду.
Той же дорóгой ходил и его племянник Игорь Рюрикович, а затем, как уже сказано, – и знаменитый князь Святослав Игоревич. Он тоже вёл внешние войны на Балканах и – по мнению историка А.Н. Сахарова, – имел планы создания империи на Юге, почему и прибивал щит к вратам Царьграда-Константинополя…
Казалось бы – ну, чем не восточный аналог западного императора Карла Великого? Разница лишь в том, что Карл был более удачлив в своих планах, чем Святослав. Но дело, пожалуй, не в мнимом крушении завоевательных планов Святослава, а в том, что византийские походы Святослава и его предшественников в истории формирования Русского Киевского государства логично оказались эпизодом. Сын Святослава, Владимир I Святославич, крестивший Русь, и внук Ярослав Владимирович Мудрый, при котором была составлена «Русская Правда», были озабочены более обустройством и защитой собственных земель, чем мечтами о чужих. Агрессивность в русском национальном характере отсутствовала изначально, и «варяжская» захватническая прививка успеха не имела.
Наоборот, хищная, голодная варяжская грабительская ухватка быстро растворилась в русско-славянском миролюбии. Не варяги преобразовали Русь под себя, а Русь преобразовала под себя получивших княжескую власть варягов. К тому же Рюрик при внимательном рассмотрении оказывается не типичным варягом – ещё до его появления в Новгороде он был, скорее, более близок по духу к русским славянам, чем к викингам, почему и был приглашён в Новгород.
Полное отсутствие варяжского влияния на жизнь раннесредневекового русского общества подтверждается и отсутствием в русских былинах героев варяжского происхождения: герои былин – чисто русские люди.
При знакомстве с русскими летописями (их называют древними, однако точнее назвать средневековыми) возникает устойчивое впечатление того, что по мере развития Русского государства – ещё в дорюриковский период, а тем более – после Рюрика, политическая ситуация оказалась своеобразной.
Все основные тенденции общественного развития определяла славянская масса, объединяемая при необходимости вечем. И это были тенденции мирной жизни – за меч русские славяне, как национальная общность, брались лишь в крайнем случае государственной (а точнее – общественной) нужды.
Текущие же, сиюминутные акты политики определял князь, имевший в своём распоряжении дружину, основу которой составляли наёмники. А поскольку профессиональными воинами в тогдашней Европе были скандинавы, которым по бедности родных мест легко было сниматься в чужие земли на грабёж, то и в дружинах русских славянских князей, особенно в послерюриковский период, было много варягов и т. д.
Пока война была делом князя, ходившего во внешние походы, князь войной с дружиной и занимался, привлекая к участию в походах наиболее воинственную часть жителей. И лишь в случае угрозы насущным интересам простого народа, княжеские силы мгновенно разрастались до массовых размеров за счёт берущейся за оружие народной массы, к оружию привычной.
Однако обилие иностранцев-наёмников при великокняжеском дворе и дало много позже основание для версии об определяющем «норманнском» влиянии на формирование и развитие русской государственности.
В действительности все основные факторы, определяющие суть общественной и государственной жизни Киевской Руси и до-киевских государственных русско-славянских объединений, были исключительно национальными, не имеющими никакого отношения к «норманнскому» образу мыслей и действий, к «варяжскому» мировосприятию.
Скажем, тот же Олег закрепился в народной памяти как «Вещий» – именно так написал о нём Пушкин («Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам…»). Но что показательно – летописная легенда сообщает о смерти Олега, ужаленного змеёй, выползшей из конского черепа, а до этого (и по летописи, и по Пушкину, следовавшему за легендой) Олег проигнорировал предсказание славянского жреца, волхва о своей кончине. Легенда явно не проявляет к Олегу симпатии, и не исключено, что так отразилось в летописи народное неприятие завоевательных склонностей нового киевского князя.
И вот этот момент в ранней средневековой русской истории – в отличие от мнимого «выбора» пути при «призвании» Рюрика – действительно следует рассматривать как точку бифуркации, как важнейшее и первое подлинное историческое распутье русского народа в летописный период.
Впервые в своей уже тогда тысячелетней истории формирующийся русский народ оказался перед судьбоносным историческим выбором – идти по «варяжскому» пути перманентных внешних завоеваний, расширяясь в сторону богатого и тёплого Юга, соединяясь с уже обосновавшимися на Балканах южными славянами, или же, как и ранее, заниматься внутренним обустройством на собственной земле, развивая и укрепляя национальное государство под рукой Киева?
