Название «Избранная рада» не было, впрочем, самоназванием первого государственного кружка Ивана – этот термин, по происхождению польско-литовский, употребил в своих посланиях из Польши Курбский, и он закрепился позднее в обиходе историков. Историки любят давать фактам и событиям ёмкие определения – например, сами участники Столетней войны Англии и Франции не знали, что ведут войну с таким названием – его позднее дали тому периоду историки, и достаточно удачно.
Другой пример – историческое прозвище Ивана IV – «Грозный». Ни он сам, ни его современники-подданные так Ивана не называли, однако прозвище – хотя и сужает суть натуры и фигуры Ивана IV – исторически корректно.
Но иногда название вырывает факт из контекста эпохи, как это получилось и в случае с исторически сложившимся названием кружка Грозного. Курбскому было и политически, и морально выгодно представить дело так, что вот, мол, была у царя Ивана сплочённая, «избранная» руководящая «команда», да тиранический деспот Иван её казнил и разогнал.
А было-то ведь не так…
Избранная рада, а точнее, режим Избранной рады, не мог не быть поначалу эффективным – поскольку она и образовалась как инструмент масштабных и назревших реформ и государственных действий. В то же время режим Избранной рады объективно не мог быть долговечным – поскольку в ней собрались отнюдь не единомышленники, и после того, как наиболее насущные и бесспорные проблемы под руководством «избранных» были решены, неизбежно должны были возникнуть разногласия и взаимные интриги. Так, увы, и произошло – к 1560 году Избранная рада свой потенциал исчерпала…
Ряд историков, например, С.В. Бахрушин, рассматривал «раду» как «ближнюю думу» царя и видел в ней компромиссную группу, а И.И. Смирнов вообще считал понятие «рады» фикцией. Последняя оценка, конечно же, неверна. Молодой Иван просто не мог не собрать свою «команду», ибо в одиночку больших государственных дел никто и никогда не делал – это просто невозможно.
Другое дело, что редко какое окружение лидера не пытается добиться решающего влияния на лидера – синдром «серого кардинала» свойственен не только «серым кардиналам», но и вельможам, тем более таким самонадеянным, как Курбский и Адашев. Что же до Сильвестра, то он был однозначно натурой амбициозной – именно ему принадлежит расширенная редакция и дополнение «Домостроя» – знаменитого свода правил жизни. То есть, поучать и наставлять Сильвестр любил… Иван всё более мужал не только физически, но и как высший менеджер, а им пытались управлять «ближние». В итоге коса нашла на камень, а если «камень» – царь, то любой «косе» придётся плохо, особенно если царь – грозен и крут…
И тут, говоря о идейной базе эпохи Ивана IV Васильевича, нельзя не коснуться и ещё одного любопытнейшего момента…
На молодого Ивана оказал влияние – и, возможно, намного более сильное, чем члены «рады» и «ближней думы» – некий «королевский дворянин», выходец из русских литовских земель, известный в истории как Иван Семёнович Пересветов. Сведения о его жизни скудны, и после того, как в начале XIX века Карамзин впервые столкнулся с «челобитными» Пересветова, почти полтора века подвергалось сомнению само его существование как конкретного лица. Сочинения Пересветова считали то апокрифами – позднейшими подделками, то результатом творчества самого Грозного…
Уже в 50-е годы ХХ века молодой тогда А.А. Зимин после долгих изысканий издал две монографии о Пересветове – фигуре в нашей истории интереснейшей. Он много видел и странствовал, служил в Литве, но около 1539 года выехал в Россию и пытался привлечь внимание властей рядом чисто военных предложений. В 1549 году Пересветов, возлагая надежды на перемены при реально воцарившемся молодом царе Иване, передал ему ряд своих «челобитных» (говоря языком современным, меморандумов) и «Сказание о Махмете-салтане»…
В «Сказании» идеи сильного государя излагались в виде притчи, меморандумы-«челобитные» были более конкретны. Пересветов насмотрелся владетельного своекорыстия и чванства в Европе, и резко выступал против бояр, называя их «ленивыми богатинами».
Определение, надо заметить, ёмкое и точное… В других странах праздные богатеи отращивали длиннейшие ногти в знак того, что им нет нужды работать руками, а на Руси бояре в высоких горлатных шапках носили шубы и кафтаны с длиннейшими рукавами – в знак того же. Простым русским людям – в отличие от знатных бояр, такие рукава не подходили, им и нормальные-то рукава то и дело приходилось засучивать…
Иметь «ленивые» и спесивые рукава было не с руки и служилому элементу – дворянству. Так что в целом публицистика Пересветова, выражая анти-боярские дворянские взгляды, представляла собой продуманную программу государственных реформ…
В «Сказании о Махмете-салтане» слабому «царю Константину» противопоставлялся «турецкий царь Махмет», в котором сразу угадывался Иван, ибо о Махмете было сказано: «Велможи царевы до возрасту царева богатели от нечистого своего собрания; на возрасте цареве и царь почал трезвитися от юности своея и почал приходити к великой мудрости воинской и к прирождению своему царьскому».
Вельможи «Константина» от этого взволновались, поняв, что им от такого царя будет «суетное житие»… Мехмет же заявил «философом своим мудрым»: «Видите ли, яко они, богати и лживы, осетели (опутали, – С.К.) царя вражбами и уловили его великим лукавством своим и козньми, дьявольскою прелестию, и мудрость его и счастие укротили…»
Уже не притчевому Мехмет-салтану, а историческому царю Ивану предлагалось:
– опираться не на бояр, а на служилых людей «воинников», выдвигая кадры не по знатности, а по заслугам, и награждая «воинников» землёй с крестьянами;
– «со всего государства все доходы себе в казну имати»;
– создать постоянное мощное регулярное войско «гораздных стрелцов с огненною стрелбою»;
– ввести правый суд и «никому ни в котором граде наместничества не давать «для того, чтобы не прельщались неправдою судити»;
– присоединить Казанское ханство…
Пересветов был однозначным, убеждённым сторонником самодержавия и писал: «Как конь под царём без узды, так царство без грозы», «Не мощно (нельзя. – С.К.) царю царства без грозы держати» и т. д.
Блестяще формулировал Пересветов и следующий государственный принцип: «В котором царстве люди порабощенны, и в том царстве люди не храбры и к бою против недруга не смелы: порабощенный бо человек срама не боится, а чести себе не добывает…».
Историки не сошлись в мнении о том – стала ли программная публицистика Пересветова основой реальной программы действий Ивана IV? Но сомневаться можно, пожалуй, в одном – дошли ли бумаги Пересветова до Грозного или нет? А поскольку в описи царского архива, составленной около 1562 года, сказано, что в 143-м ящике находится «чёрный список Ивашки Пересветова», то ясно, что Иван Грозный с идеями Ивана Пересветова знаком был, а, значит, принял их к исполнению. Очень уж схожими оказались идеи Ивана Пересветова и действия Ивана IV Грозного.
Судьба самого Пересветова неясна и смутна. Но, похоже, ряд его новаторских идей типа того, что «правда выше веры», привела его в число жертв анти-еретических процессов. Вклад же Ивана Пересветова в дело реформ Ивана Грозного несомненен.
