— Господа, вашу мать, я вас буквально умоляю! Пожалуйста, отложите на хер все эти свои мудозвонские разговоры! Поторапливайтесь, сукины дети! Ну, пожалуйста, миленькие!
— Слыхала, Марик себя сукой обозвал, — коварно шепчет Наташа, — Обычно ж мы у него «дети мои», а теперь вот…
Марик наш — личность суперуникальная. И помимо творческо-организаторских способностей тоже. Он — странный. То ровный со всеми, отделенный от актеров непробиваемой стеной субординации, то вдруг до неприличия откровенный и панибратствующий…
Вечно прикрытое непробиваемым забралом тупой настороженности лицо, большая гладко выбритая, загорелая округлость головы. Треугольная, как символическое изображение девочки на дверях общественного санузла, фигура — узкие плечи короткие ноги и грузное уткообразное окончание тела. И при этом невообразимо привлекательная энергетика. Очарование и харизма каким-то мистическим образом заставляющие любую женщине при его появлении на миг затаивать дыхание, поправлять прическу и выставлять вперед боеспособную грудь.
О его личной жизни недавно стали известны довольно маразматичные пикантные подробности:
— Знаю, что сплетничать нехорошо, но меня разорвет, если немедленно не поделюсь! — зашептала мне недавно Алинка, оттаскивая за рукав подальше от присутствующих.
— Я — могила! — щедро пообещала я. В конце концов, сама не раз ощущала подобное.
— Это — про Марика. Тут такое!!! Так вышло, вчера задержалась допоздна и он тоже остался, ну и, в общем…
— Везучая! — прекрасно понимая, что речь о другом — Алинка ни того склада человек, чтобы с таким блеском в глазах докладывать кому-то о своих интимных победах — все же решаю подшутить. — Марик хоть и Марик, но мужик!
— Тьфу! Да я не об этом вовсе! — Алинка не понимает, что я шучу, и даже немного обижается. — Точнее об этом, но не про себя. Слушай! Выхожу это я на сцену — захотелось одну идейку прикинуть. Знаешь, у вас-актеров своя тяга к сцене, у меня — своя. Вам, я так понимаю, важно на ней быть и обмениваться с залом энергетикой, а мне ничего такого не нужно. Важно просто смотреть на сцену. Желательно на пустую, полутемную, недавно помытую и потому остро пахнущую деревом. Я смотрю и представляю, какой могу сделать ее в следующий раз, а она мне за это платит энергией. Наверное такой же, как тебе — зал.
Алинка увлекается и долго еще пытается объяснить свою странную связь с нашей сценой. Вообще говоря, загадочные привычки Алинки бродить одной в полутемноте за кулисами и в зале, давно уже всеми нами обсмеяны…
— Вот так и вчера, выхожу в зал и тут вижу… На первом ряду — парочка… Точнее не столько вижу, сколько слышу. И чем эта парочка занимается — сомнений не остается. Тут бы скрыться незаметно, корректно удалившись, да не вышло. Я на секунду, буквально, задержалась и вот…. Женщина ко мне спиной была, она у него на коленях постанывала, а он как раз лицом к сцене был, и на миг приоткрыл глаза… Мне так неловко стало, с перепугу показала пальцами идиотское «окей», попятилась к кулисам и дала деру. А уйти-то не могу — сумку в закулисье оставила… В общем, сижу, как дура, на подоконнике, ругаю себя за этот попсовый знак «окей», и молю судьбу, чтобы они выходили со стороны зала, и со мной не встретились. Как бы не так! То есть, дама ушла через зал, а Марик вот специально меня искать отправился. «Я хочу, чтобы ты, Алиночка, знала, это — не банальное блядство на рабочем месте, а настоящие страсти!» — Марик с чего-то решил оправдываться и никакие мои «да я ничего вообще об этом не думаю», не помогли. Видимо, сам сильно переживал, и думал, что остальные тоже переживать станут. Сидел, дымил, а потом возьми, да признайся: «А у меня развод через неделю, Алиночка. Скажи, грустно?» И такая тоска во взгляде, как у побитой уличной собаки. «Не то грустно, что расстаемся — в этой ситуации по-другому и не получится, слишком уж наворотил я. Грустно, что пятнадцать лет жили, как люди, а потом, оп-па, и все в одночасье развалилось. И отчего? От чувств, которые я, как драматический режиссер, всю жизнь изображал в спектаклях и, кажется, прекрасно понимал…»
— М-да, круто, видать, колбасит мужика, если он все это тебе начал говорить, — стыдно признаться, но я ощутила себя всерьез заинтересованной. Обычные Алинкины сплетенки или Наташины сплетни слушаю вплохуха и просто из вежливости — у меня своих страстей в жизни столько было, что чужие как-то не впечатляют: кажутся естественными и даже мизерными. Но тут — задело. Про Марика оказалось действительно инетерсно.
И вот, представьте. Жил себе, этот порядочный семьянин, не то чтоб в любви — с таким семейным стажем по его мнению о любви речь уже не идет — но в полном согласии. Растил взрослого сына и двух собак. А потом столкнулся с такой ужасной вещью, как Интернет и пропал… Самым натуральным образом. Началось все, разумеется, с театра. Марику попалась неплохая пьеска о знакомяземя по переписке парне, который поначалу хотел просто развлечься, а потом влюбился всерьез. Параллельно освещалась история его пассии — в жизни тихой и забитой, решившей с помощью Интернета, где она изображала из себя развязную красотку, избавиться от комплексов. О личной встрече у нее и мыслей не было — просто многообещающая переписка, кардинально меняющая ее самомнение. В результате личная встреча все-таки происходит — переписывающаяся парочка осознает, что больше друг без друга им не прожить. Столько общего в мировоззрении, столько понимания друг друга. К тому же, в процессе переписки оба уже давно сбросили все образы и открылись друг другу по-настоящему… «У нее был муж, у него была жена»… У обоих теплые семьи и по двое детей. Просто время стерло былой накал и в семьях стало невыносимо одиноко…Настоящая драма — красивая, современная поздней запретной любви. И вот, герои встречаются… Развязка неожиданна — «слушай, помнишь я говорил тебе, что у нас четверо детей на двоих?» — это Герой звонит приятелю в конце пьесы, — «Ошибался! Всего двое. Нет, и у нее двое, и у меня двое, и всего — двое… Вот тебе задачка, как математику!»
— Оказалось, что он переписывался и влюблялся в собственную жену? — догадалась я.
— Именно, — похвалила Алинка. — И вот, значит, наш Марик решил брать эту пьесу в репертуар. Один его приятель — владелец Интернет-центра, — предложил сои услуги в качестве консультанта, его контора как раз специализировалась по знакомствам, и тип отлично знал психологию своих клиентов… Изучая материал, Марик умудрился «подсесть». Представляешь?
«Мне сорок три года! Я никогда не думал, что «седина в бороду, бес в ребро» — закон, который можно прочувствовать на себе так ясно. По переписке я выбрал пятерых. Убедил себя, что для полного понимания пьесы мне необходимо провести хотя бы одну личную встречу. Провел все пять… Это интересно! Это невероятно интересно, для человека, работающего с душами. Женщины — удивительное существа. Разные, многогранные, при этом с удовольствием открывающиеся и посвящающие в самые сокровенные свои глубины. Я пока про моральный аспект дела. Про разговоры на первой встрече. Из пятерых осталось двое. Одна отпала самовольно, заявив, что я совсем не в ее вкусе. Другая ожидала от отношений материальной выгоды, и мне стало скучно. Третья — искала настоящего семейного счастья, что со мной, как с мужчиной давно уже его нашедшим, представлялось нереальным. Две оставшиеся женщины были мне подарком судьбы. Ты не представляешь просто, какая мощная штука инстинкты. Их вихрь закрутил меня, сделал невменяемым… Я вел себя, как последняя сволочь, вылезая из постели одной любовницы очень поспешно, потому что спешил на встречу с другой. И, конечно, каждой я врал о ее единственности. Гадкое время. Тяжело ощущать себя подлецом, и при этом быть глубоко счастливым, да в добавок совершенно не иметь сил остановиться. К будущей пьесе происходящее уже не имело никакого отношения. Еще какое-то время я врал себе, что попросту не могу поступить жестоко, разорвав эти отношения. Ведь ко мне привязались. Одиноким женщинам очень важно, чтобы человек интересовалась не только их телом. В этом смысле я как раз идеальный вариант — мне важна совокупность качеств, и душевные тут играют далеко не последнюю роль…Звучит по-идиотски, но в тот период я действительно был очень сильно влюблен, причем в них обеих одновременно. Дома пока ничего не знали, хотя, кажется, начинали подозревать.
