Алинка чутко следит за тем, как артисты сворачивают атрибуты костюмов.
— Не мните мне уши! — умоляюще просит она. — Они — ваша изюминка и главное украшение! Я над этими ушами столько слез пролила, и мозгов сломала, что…
Смотрю на нее с непропадающим чувством восхищения. Ну, нравится мне размышлять о достоинствах моей Алинки, ну не смейтесь вы! Надоело — не слушайте!
Все-таки поразительно, как чужие дети быстро растут. Совсем недавно еще маленькая, смешливая пышечка выросла, превратившись в очаровательную стильную барышню. К тому же, художницу.
Да, Алинка очень странная! И тем притягательна. Как марсианка, или Амели из французского фильма, или Алиса Селезнева из советского детства… Хотя внешне Алинка ни на Амели, ни на Алису не похожа. Костяшки плеч всегда открытые специфическим горизонтальным вырезом, длинная тонкая шея, мальчишеские повадки, небольшая грудь, худоба и высокий рост. Удивительно, но при всей этой своей мальчишескости Алинка выглядит на удивление женственной. Длинные прямые прозрачно-светлые пряди и очень внимательные, глубокие, темные глаза, длинные пальцы и любопытная манера все время перебирать ими…
Она специфична. Очень специфична, и оттого действительно страшно привлекательна. Если б я была мужчиной, непременно женилась бы на ней. Если б эпатажной женщиной — соблазнила бы на роль любовницы. Но я, кажется, давно уже растеряла все влечения к эпатажу и потому бережно хранила Алинку в близких друзьях, никуда не передвигая с этого статуса.
— Какой ужас! — Алинка добралась до предметного осмотра своих сокровищ, — Блестки отлетели!
— Со сцены этого все равно будет не видно, — утешила Наташа, но художница явно осталась неудовлетворенной. — Ну, хочешь, подклей еще, ты же всегда возишь с собой запасы.
— На этот раз мои запасы не того цвета!
— Какая разница, каким цветом блестеть! — наперебой расфиркиваемся все мы.
— Ох, вы ничего не понимаете! — любопытно, что мы-то, конечно, шутим, а вот Алинка заводится вполне всерьез.
К нашим ушам, хвостам, домикам и корзинкам она относится так, будто они — главные составляющие успеха спектакля. В качестве контраргумента я периодически напоминаю ей о Таганке, где на голой сцене в черных водолазках и почти без реквизита силами внутренней энергетики и гения люди погружали зал буквально в транс. Алинка в ответ смеется, кричит что я ничего не понимаю в дизайне и над черными водолазками и пустой сценой оформителям спектакля пришлось поломать головы ничуть не меньше, чем ей над ушами, хвостами и домиками…
— Вы не понимаете! — продолжает Алинка. — Те блестки делали дом уютным, веселым, праздничным… Они были такие… помаранчевые…
— Вот что с людями делают чужие политтехнологи! — комментирует Василий, заслышав кодовое слово.
Мы дружно и неприлично ржем. Алинка этой осенью умудрилась оказаться в гуще революционных событий в Киеве. Не специально. Даже и не думая, что, прежде чем ехать к друзьям в гости, нужно поинтересоваться, не планируются ли у них на ближайшее время какие-нибудь выборы, Алинка поехала в отпуск на Украину. Ну бабушка у человека в Харькове, ну что тут такого! А на момент оглашения результатов, Алинка как раз была в Киеве. Друзья потащили на Майдан и… Так наша девочка стала революционеркой. Настоящей, идейной, восторженной. Из моего окружения она была единственным человеком, который всем сердцем принимал «помаранчевое сумасшествие». При этом, единственной же, кто видел все это изнутри и потому заслуживает доверия. Всегда лучше доверять очевидцам, чем пропаганде из телевизора. Правда, кажется, я одна так считала.
— Боюсь, Алина, если бы ты попала в Гитлеровскую Германию, тебе тоже показалось бы, что все замечательно — эмоциональный подъем, искренняя вера в свою правоту, праздничные настроения… — Василий никогда не был журналистом, поэтому свято верит нашим СМИ.
— Не кощунствуй! — осаживает коллеги мудрый Никифорович, — Тебе лишь бы поболтать, а у девочки, может, святые убеждения… Не обижай человека столь низкими сравнениями…
Но Алинка и не думает обижаться. Она неоднократно все это выслушивала и давно уже разработала тактику ответов:
— Я принимаю революцию вовсе не из-за праздника и душевного подъема, который она несет. Мне близки оранжевые идеи. Вы ведь не знакомы с программой или лозунгами этой стороны, не так ли? Это пропаганда нормального интеллигентного подхода к жизни. Национализм оранжевых придумали русские политики, чтобы было чем оправдывать свое вмешательство… Я была на Майдане, я видела глаза и слышала разговоры. Между прочим, там было очень много русскоязычных. А самый главный националист — украинский лидер, которого у нас Бармалеем рисуют — родился, между прочим, практически на границе с Россией. Не знали?
— Не интересовался, — с достоинством пожимает плечами Василий. — Нам-то что? Просто всегда плохо, когда бардак и беззаконие. А люди на улицах в таком количестве — это именно хаос!
— Нет. В данном случае, это революция! — твердо, но с улыбкою, отвечает Алинка. Все-таки она немного одержима.
— Революция! — насмешливо вмешивается Наташа. — Да в чем там она? Смена формы вправления? Переход к другому устройству государства? Все как было, так и осталось. Только голова у власти сменилась. А шуму столько, будто снова 17 год настал…
Наташа явно не в курсе и даже не собирается вникать. Ей просто нравится высказывать свое скептическое мнение….
— Ну, давайте называть это по-другому… — покладисто соглашается Алинка. — Переход от слов к делу, от демократии в лозунгах к демократии в поступках. Не революция, а эволюция. Так вас больше устроит?
— Да мне все равно, — отмахивается Наташа. Ей уж не интересно о политике, тем более о чужой. Алинка с Никифоровичем несколько раз уже побеждали в спорах на «оранжевые» темы. Алинка — потому что была очевидцем и владеет фактами, Никифорович — потому что в любом разговоре упирается, как баран, и никому не дает возможности себя разубедить. Его точка зрения проста: «Раз наш президент против оранжевого движения, значит оно — во благо мира! Я так считаю!»
Никифорович у нас глубокий убежденный диссидент и оппозиционер. Он против любой власти, потому частенько выступает за Алинкину точку зрения.
Все разговоры на эту тему уже переговорены, все споры остпорены и обсуждать, вроде, больше нечего. Но Алинка никак не хочет остыть. Ей приятно вспоминать проведенные в Украине дни. Забавно, что в первый месяц по приезду, она беспрерывно об этом говорила. Да еще как!
Не могу не поделиться воспоминаниями. Девочка наша сияла и тараторила без умолку. Так люди рассказывают о своей первой свадьбе или огромной любви… Знаете, ее рассказы немного даже и меня влюбили в политику. Вернее, в те украинские события.
Судя по рассказанному, происходящее тогда в Киеве больше походило на празднование Нового Года, чем на революцию. Поначалу я со своим природным недоверием к толпе, только диву давалась.
— Лица — просветленные, разговоры — осознанные, настроения — приподнятые, — твердила Алинка. — Намерения — самые миролюбивые. И все — все-все-все, куда не глянь, кого не спроси, — уверены, что так дальше продолжаться не может. Действующие власти — довели! Всех довели, и потому народ вышел на улицы. Основные массы никто не выводил, никто не организовывал. Все сами поприходили. Чтобы показать свое несогласие с результатами выборов. Слишком уж нагло тогдашние действующие власти фальсифицировали голоса. Это все видели и не возмутиться уже не могли. Тем паче, что накануне, на предвыборную программу провластного кандидата деньги со всей страны собирались, причем ни кем-нибудь, а налоговой инспекцией. То есть обобрали всех вполне конкретно…
