Вообще нас от рабочего персонала просили держаться подальше. Не ради поощрения „звездности”, а для поддержания моральной дисциплины в команде. Шутка ли — пятнадцать вполне половозрелых мужиков, которым каждый день в течение двух месяцев предстоит пахать, как проклятым, таская аппаратуру, монтируя, отстраивая, перенастраивая и перемонтируя, причем каждый раз все по новому, потому что под другой зал… Вообще два месяца в замкнутом коллективе — ситуация взрывоопасная, а если еще поощрять к сближению… Тут я с Григорием была полностью согласна. Так что Ринка — если действительно приняла полушуточное приглашение от наших звуковиков, и пошла после общих поседелок к ним в вагон — поступила глупо и безответственно. Впрочем, она девочка не маленькая, а даже очень наоборот, так что сама разберется.
Копошусь в умывальных принадлежностях, достаю косметичку, перебираю в памяти подробности вчерашней премьеры. Это надо же! Премьера прошла на ура… Зал, коненчо, маленький. Но и этот маленький такое вытворял. Подвпевали, кричали, буянили… Я песню, которую пою, не знаю, а они все слова выкрикивают…
Я и подумать не могла, что наше «кабаре двойников» может иметь такой успех. По сути ведь в нем ничего не было. Да, смешно прыгали, копируя все повадки звезд. Да, кривлялись похоже, карикатурно выделяя недостатки исполнителя… Ну и что? Вот когда под конец со своими номерами выступали, никому не подражая — это уже лучше. Хотя опять же — подбор песен меня лично не впечатляет. Сплошь фанера — это раз, нарочито бодренькие мелодии и слащавые тексты — два, и отыграно все бездушно, поверхностно. А артисты ведь, как вчерашнее празднование показало, действительно потрясающие. Ах, как глубоко трогал цыганский романс в исполнении нашей примы, ах, как «цепляла» украинская народная запевка, разложенная нашими джентльменами на многоголосье.
— Отчего вы не исполняете этот романс на концерте? — сдуру поинтересовалась я у примы, и тут же пожалела о проявленной инициативе.
— Деточка! — слишком нарочитый акцент придавал не шарм, как она, видимо, рассчитывала, а комичность. — Вы первый раз гастролируете? Оно заметно. В туре нельзя петь душевное — души не хватит. И потом, у нас есть режиссёр, ему виднее, что должны петь в кабаре. Он хочет шуточных шансонеток — я не возражаю! Неужели вам не нравится моя шансонеточка?
— Ваша — нравится, — немного приврала я для восстановления миролюбивой атмосферы, — А вот моя — нет. Впрочем, может, я ее не до конца понимаю. Слова ведь я до сих пор не все выучила…Шансонетка на украинском! Это ж надо до такого додуматься!
— Отставить промоскальские козни! Бороздим бескрайние просторы Украины, и петь будем, как в этой стране принято! — провозгласил Дмитрий и поднял бокал.
— Петь, как в этой, а пить, как в той, — хохотнула прима, и утянула Дмитрия в сети своих разговоров. Жестом фокусника она выудила из запазухи очки и нашу афишу, принялась указывать на какие-то особо неустраивающие ее места текста и требовать от Дмитрия полного единомыслия. Я отвлекаюсь от них демонстративно, всем своим видом выражая полное к Дмитрию равнодушие. Хотела было отвернуться к Ринке, но споткнулась на полпути. Тяжелым печальным взглядом, слегка прищурившись, на меня смотрел Передвижной Начальник.
— Слушаю! — нелепого такого разглядывания не люблю, поэтому никогда не делаю вид, будто его не заметила — смело беру разглядывателя за грудки, призывая к ответу. На этот раз я проделала это довольно приветливо. — Вы что-то хотели сказать? — улыбаюсь.
— Вы б кофтейку, что ль, запахнули, Бесфамильная. Вы ж не на сцене, чтоб так распахиваться. — неожиданно хмуро ответил Передвижной. Я как-то даже оторопела от такого наезда. Передвижной, между тем, выудил взгляд из ложбинки между моих грудей, вытер тонкие губы салфеткой и направился к выходу. Больше он так и не зашел в этот вечер в вагон-ресторан, несмотря на всеобщее тамошнее празднество. Как-то даже неловко получилось. Вышло, будто начальника так расстроило мое декольте, что от обиды он не смог присоединиться к гуляльщикам… Впрочем, у меня поводов обижаться было больше.
«Кофтейка» — это рубашка моя летняя. Белая-белая, тонкая-тонкая, английская, между прочим. Не додумалась взять халат, посему в парусиновом костюмчике по поезду вышагиваю. А брала его, вообще-то, для сцены. Опять же, предположить не могла, что меня режиссёр, на поклон, как на панель, выряжать вздумает. «Мы», — говорит, в ответ на мои возражения, — «Артисты кабаре, а значит то, что вы зовете вульгарностью, у нас сексуальностью именуется». Так и выхожу к поклону в шортиках на ползадницы. Длину ног и ажурные колготки залу демонстрирую, и ярко красными губами наглые улыбочки публике шлю. Публике-то ничего, нравится, а мне — стыдно. Эмоции силой подачи материала вызывать надо, а не взыванием к животным инстинктам зала. Особенно стыдно — после таких замечаний Передвижного. Язвит так, будто это я сама себя вырядила…
«Не думать, не вспоминать, отбросить!» — приказываю себе, как обычно, когда неприятные мелочи острыми краями цепляются за память и пытаются себя гипертрофировать. На собственном опыте не раз убеждалась, что если беспокойные эти синдромы еще в зародышах из мыслей не изгнать, то они там разрастутся, станут навязчивой идеей, попьют немало крови и пообедают нервами. Если изменить ничего нельзя — а аннулировать мнение Передвижного Начальника я, вероятно, не могу, — то лучше просто забыть об инциденте и не обращать внимания.
Нахожу, наконец, все нужные для умывания причиндалы. Выхожу в пустынный коридор. Занавеска отчаянно трепещет над опущенным окном. Поезд мчит на восток, едем поднимать настроение рабочих масс Донбасса. По дороге, намереваемся выступить в Краснограде, Павлограде и каких-то еще градах, о наличии которых я раньеш не подозревала. В избалованных крупных центрах нас, похоже, боятся демонстрировать. Впрочем, я и без того очень довольна. Когда б еще выпала честь отсмотреть столько всего. Подумать только, 41 концерт за два месяца! 41 город, не считая тех, что транзитом мелькают за окнами.
Сейчас дорога огибает какую-то природную помеху, и из нашего центрального вагона отлично видно и пышущий жаром тепловоз и крадущийся сзади последний дискотечный вагон — тот самый, в который мы все вчера поленились пойти, устроив «дики танцы» прямо в ресторане.
Такое название нашим самозабвенным гацаниям дали детки из шоу-балета. Мы с Ринкой и Галой изображали дискотеку, а восемнадцатилетние танцоры снисходительно аплодировали, благосклонно подбадривая… Сами они из-за столов при этом не выходили — то ли опасаясь оказаться неконкурентоспособными, то ли благородно не желая нас затмевать. А может, просто из обломизма — кто ж работой во время отдыха занимается? В положенное время, все вшестером, балетные детки встали и чинно проследовали в тренажерный зал. Несмотря на некоторое алкогольное опьянение, они все равно не отменили положенную перед сном тренировку. Специально для таких тренировок, вагон с подсобками был переоборудован, и теперь в нем было лишь четыре купе, а остальное пространство занималось тренажерами. Всего же в нашем поезде было восемь вагонов. Три жилых — для артистов, для сценовиков и для работников поезда. И пять специализированных — вагон-ресторан, штабной вагон для совещаний, грузовой — для аппаратуры, вагон-дискотека с зеркалами для репетиций, и хоз. блок, наполовину занятый тренажёрным залом. Пока, несмотря на причитание особо сварливых коллег, я считала наше жилище вполне даже комфортабельным.
