— С высоты полета вертолета наш поезд похож на гигантскую змею. — осторожно приоткрыв дверь своего купе, ко мне подходит Дмитрий. Облокачивается на перила, тоже смотрит в окно. Шепчет, чтоб не будить остальных, — Мне снилось сейчас дурное. Будто лечу над поездом, рассматриваю, и тут понимаю, что он — большая гадина. Едва успеваю осознать это, и тут гадина поднимает голову. Хвост на земле, движение не прекращается, а огнепышащий тепловоз на меня охотится. Хреновый сон…От ожогов до сих пор болят щеки. Я был такой разбитый, что думал — не встану…
Спросонья он нелеп и беззащитен. Светлые кудри торчат в разные стороны, глаза близоруко щурятся.
— Но я вышел, как обещал… Я молодец! Да, Марина?
* * *
С этого момента все мои мысли о концерте и поезде попросту испарились. Нет, разумеется не сразу уступив место сексуальным фантазиям, которые так некстати угадали карты Мадам. Поначалу я попросту злилась. На что? Да на саму себя и свое глупое выползание из купе в такую рань. Да и на Дмитрия тоже злилась, за идиотскую эту пошлиночку в разговорах. И на Ринку, которая, сама того не понимая, вечно масло в огонь подливала….
НПВ
— Я молодец, что проснулся! Верил, что ты будешь ждать, — сияет Дмитрий, подмигивая самым что ни на есть пошлым образом.
— Я, ждать??? — смеюсь, конечно, но понимаю, что все равно уже навеки скомпрометирована.
Вспоминаю немедленно наш вчерашний разговор перед сном. Даже как-то неловко делается, что забыла… Помнила бы — сидела б в купе, даже если вместо Ринки там храпело бы сто тридцать три богатыря. Не высовывалась бы, лишь бы в таком потешном свете себя не выставлять. Разговор у нас вчера произошел совершенно дурацкий:
Едва за окнами начало светать, я почувствовала, как слипаются глаза и, распрощавшись с наиболее стойкими коллегами, отправилась в свой вагон. По пути столкнулась нос к носу с Дмитрием.
— Как?! — наигранно трагично прошептал он, — Вы уходите, не уделив мне и доли внимания? Вы растратили все на этого паскудного баяниста, и он, конечно, обманул все надежды, и теперь, под утро, уставшая и злая, вы плететесь домой, чтоб отдаться одинокому сну…
— Блаженному одинокому сну, — улыбнулась я, — Вы, вероятно, и представить себе не можете, как прекрасно порой отдаться благотворному сну.
На этих словах я сладко зевнула, потягиваясь и демонстрируя гибкость стана. Так вязко и томно, что Дмитрий не удержался и немного поплыл.
— М-да, — встряхнулся он тут же, сделав вид, что попросту тоже засыпает, — Вообще в твоих словах есть доля правды. Нам по пути. Раз ты уходишь, то мне на этом безобразии делать нечего…
— Глубокоуважаемый, вагонопровожатый, — поддразнила, посмеиваясь. Уж я-то прекрасно понимала, что именно вдруг резко изменило его намерения. — Одну даму уложили, теперь другую провожать взялись. Потом, я так понимаю, вернетесь за третьей…
— Не говори глупостей! — внезапно всерьез обозлился Дмитрий. — Ты так уверенно записала меня в ловеласы, что теперь как-то даже неловко разочаровывать. Я не…
— Неважно, — отмахнулась я, зачем-то прокручивая в помутненном алкоголем воображении, что могло бы выйти из этой нашей встречи в безлюдном тамбуре, забудь я на миг, как хочу спать и где нахожусь, — Не важно, какой ты на самом деле, важно, в чей образ мы будем тебя одевать. Это же намного интересней…
— Ну что ж, — Дмитрий тут же передумал изображать из себя ворчливого праведника, — Тогда, мадам, позвольте проводить вас.
И я позволила. Шли молча, старательно делая вид, что в соприкосновении наших рук нет ничего личного. Обычный ритуал провожания, ничего более.
— Мадам, не желаете ли осмотреть жилище одинокого рок-н-рольщика? — Дмитрий картинно склонился в пригласительном поклоне возле двери своего купе.
— Народ, ну что за балаган, старому человеку уснуть не дают! — грузно заворчал из открытого купе сосед Димы — Валик, — Больные люди, которым и лоботомия не страшна! Так орать в четыре часа утра! Сначала по мне ползал кот, теперь…
— Валик, Валик, успокойтесь, — зашикал Дмитрий, — Разбудите весь вагон! Я не думал, что вы уже пришли, и Шумахер не думал. Он отчего-то страшно любит сидеть на вашей постели. Шумахер, иди сюда, где ты там…
— Я пойду, — прошептала я, легонько тронув Дмитрия за плечо. Ждать, пока он выловит кота, усыпит старика, и выудит свою голову из купе, сил не было.
Дмитрий мгновенно переключился на меня. Порывисто пригладил бакенбарды, заученно сверкнул глазами и горячо зашептал:
— До завтра, звезда моя, до завтра! В семь утра буду ждать вас на этом же месте.
— Это покруче, чем в полночь на кладбище, — устало улыбнулась я. — Ваш бы юмор, да в благое русло…
— Что вы, я не шутил, — продолжал разыгрывать страсть Дмитрий, — Утро — самое правильное время в этом сумасшедшем поезде. Единственные часы, когда порядочным влюбленным можно остаться наедине…
Все это я слушала уже из своего купе, Дмитрий балагурил за дверью, я смывала кремом косметику и сонно улыбалась отражению в зеркале, за спиной которого еще доносились обрывки убеждающих фраз Дмитрия.
И вот теперь выходило, будто его вчерашние юродствования я приняла за чистую монету. Подорвалась ни свет, ни заря, стою теперь, трепещу при мысли, что Дмитрий действительно пришел на «свидание» и вообще веду себя довольно-таки глупо. Оправдываться, объясняя, что проснулась я случайно, а о вчерашнем разговоре вообще не помнила, было бы еще хуже.
— Знал, что ты заподозришь в моей вчерашней шутке серьезные намерения, — продолжает злить меня Дмитрий. — Не стал бы вставать, но услышал, что дверь соседнего купе открывается…
— Можешь идти спать, — говорю, — Я попросту собралась принять душ, пока все в него не ринулись…
Сама не понимаю, зачем вру. Сказала бы про храпящую Ринку, объяснила б, что и забыла уже о нашей вчерашней беседе…
— А душем, между прочим, на ходу пользоваться нельзя — запасы воды не позволяют. Считаешь, что на ходу можно к водопроводу станции подключиться? — Дмитрий элегантным «па» перекатывается через откинутую боковую седушку, приближается ко мне вплотную, заглядывает в лицо, многозначительно шевеля бровями. — Нельзя. И ты это прекрасно знаешь!
— Безусловно! — смело отвечаю на его выпад. — Но ровно в семь часов мы должны подъехать на станцию. Красноград уже близко. И это я тоже прекрасно знаю.
— Х-м, — Дмитрий откатывается обратно. — Один-один, — констатирует. — Эх, воспринимали б вы, девушка, мои шутки всерьез, мы бы такие с вами мокасины, маракасы учудили… — он игриво поцокивает языком, будто это может пояснить потаенный смысл его высказывания.
В этот момент поезд дёргается и остаётся вкопанным.
— Ох, Дима, — качаю головой, — Ты болтаешь больше Ерёмы, хотя он вчера утверждал, что всегда являлся чемпионом словопролития…
— Он? Чемпионом? — тут же заводится Дмитрий. — Старый пердун зря хорохорится. Отличная, кстати, идея. Надо будет вызвать его на словесную дуэль. Драться будем за прекрасную даму… Или нет, лучше вызову на дуэль своего соседа Валентина и отвоюю право ночи с Шумахером. Представляешь, мой кот возлюбил этого барана Валентина и спит теперь исключительно на булькающем пузе нашего тенора. Мой верный друг Шумахер и вдруг такая измена… Кстати, «тенор» изначально означало «кастрат». Ты знала? Что ты смеешься? Это правда!
