— Рин, ты достала своим нытьем! — не выдерживаю. — Какое-то у тебя сегодня трагичное настроение. Игру объявляю оконченной! Хватит хандрить, давайте лучше уже укладываться. Сон — лучшее лекарство от тоскливых воспоминаний.
— Ага, — почти нормальным уже тоном заявляет Ринка, — Жаль, что склероз не заразен, а то б подцепила б его, и ничего не вспоминала бы больше… Кстати, я тут недавно статью прочла о духовных сеамских близнецах. Внешне с ними было все в порядке, но на духовном уровне они срослись памятью… У них была общая память на двоих…
— Ринка! — синхронно хватаемся за головы мы с Димой. — Что ты там про свою первую любовь говорила? Уж лучше эти сопли, чем очередная статья из газеты «Тайна»!
— Вы черствые бессердечные придурки! — неожиданно оживленно сообщает Ринка и запускает в меня подушкой.
— В меня за что? — возмущаюсь. — В него кидай, он же представитель ненавистного тебе пола. Будем с ним воевать! — кидаю свою подушку в Дмитрия.
Еще какое-то время весело швыряемся всем, что попадается под руку, и переругиваемся громким шепотом. Яростно колотящий в стенку Валентин, в конце концов, прерывает нашу игру.
— На подозрения тоже стоит внимание обратить! — продолжает цыганка. — Подозрение, провокации, неприятие, отчуждение… Где-то так эта карта трактуется… Ох, его у вас сколько было, через край лилось, не споймать…
Смотрю на Ринку, стараясь придать взгляду извиняющуюся интонацию. Было, Рин, чего скрывать, было у меня к тебе такое. Доводила ты меня иногда своими странностями до полного отчуждения. Сколько в мире с тобой в одном купе жила, столько же и обиду в душе таила.
— Эй, — шепчу просительно, игнорируя наличие цыганки. Если немедленно Ринку не остановить, она себя сейчас до полной ненависти ко мне накрутит. С ней такие самонакрутки иногда случаются. — Ты обижалась, да?
— Да иди ты, — отмахивается подруга. — Слюнявые соболезнования можешь себе знаешь куда засунуть? Оставь меня…
Усиленно держу мышцы лица, стараясь сохранить непроницаемое выражение. Не то чтоб подобные высказывания сильно шокировали — к Ринке я давно привыкла, и из-за ее манеры смешивать небеса с фекалиями уже не раздражалась. Для нее сейчас всё смешалось. Где друг, а где враг, где прошлое, а где настоящее — она временно не различает… Неприятно, конечно, особенно если вспомнить, что все мое неприятие не само по себе возникло, а именно из-за Риночкиных провокаций…
Вспоминается одна неприятная… Противная, я бы даже сказала.
НПВ
Дело было ещё в Алчевске. День на пятый пути, если не ошибаюсь. Мы с Димкой тогда еще консенсуса не достигли, потому ходили злобные и глубоко озабоченные, и Ринка еще масла в огонь подливала. То ли скучала по кому, то ли просто от странности характера — но говорила исключительно о том, с кем, кто, когда и в каких позах.
«Ах, какая песня!» — это она в автобусе, который нас на в ДК везёт, где концерт давать будем, радио услышала. — «Ух, мы под неё с мужем до развода еще факались…» — это она уже мне на ухо шепчет, чтоб старичков наших подробностями не травмировать.
— Рин, — говорю, — Вокруг глянь! Ты такое видела когда-нибудь?
Вокруг жуть. Дымящие черные трубы, все кругом серое от копоти. Под одним из заводов идет тоннель, соединяющий два конца города, в него и въезжаем…
— Дышать не трудно? — интересуется водила. — А то к нам кто приезжает, все жалуются.
— Трудно. — радостно включается в разговор Валентин. — Я еще, как остановились, говорю: что это за условия, куда вы нас привезли? А они…
— Зато интересно, — смеется водила. — Вы еще в моем родном районе не были. Там, ух…Разницы между днем и ночью не видно — вся округа в красном зареве от местной горы шлака. Хотите, прокачу, посмотрите?
— Слушай, а интересный парнишка, — толкает меня локтем Ринка. — Может, примем, того-этого, предложеньице…
— А еще у нас красный снег с неба иногда падает, — продолжает экскурс водитель. — Вот мартен продувку устроит…
— Скажите лучше, а почему там, где наш поезд стоит, все перекопано? Ремонтные работы, что ли? — вдруг интересуется Зинаида. Похоже, ей усики водилы тоже показались забавными, иначе она б ни за что не вступила в разговор с обслугой.
— Какие работы? — смеется водила, — Да у нас такие отродясь не проводятся! Нашим директорам заводов о таком думать некогда — они едва на должность становятся, как их стреляют тут же. А другие люди тут ничего не решают…А копают — горожане с металлоискателями. Повсюду. У нас же весь город на металле.
— Слушай, — Ринка снова за свое принимается. — Тебе вон та труба ничего не напоминает? А по-моему фаллический символ в чистом виде…
Ну, и все прочие разговоры тоже в таком духе. Я ее бескомплексности особенно не смущалась — мне-то какое дело. Просто расстраивалась, что другие темы временно не признаются, а больше общаться постоянно вроде не с кем.
А потом случай был совсем уж ни в какие ворота не вписывающийся. Может, я, конечно, старомодная, может, чего-то в жизни не понимаю, но…
Вернувшись с концерта, Ринка решила сделать эпиляцию.
— Сегодня руку поднимаю на сольном номере, демонстрирую залу подмышку-втородневку, а сама комплексую…То есть, ничего, конечно. Пусть знают, что перед ними живые люди, а не куклы пластилиновые, но все равно… Где ж крем мой подевался?
Намазалась Ринка, и на ногах, и на лобке… везде. Ноги расставила, все, что можно, наружу вывалила, сидит, ждет, пока крем подействует, газетки читает. Я носом в книжку уткнулась, на происходящее никак не реагирую. И тут в дверь стучат. О том, чтоб задвинуть защелку, Ринка, естественно, и не подумала. Более того, мило интересуется:
— Что надо?
Понятное дело, Дима такой ответ расценивает, как приглашение, и заходит в купе. Застывает на пороге. Ринка и не шевелится.
— Что естественно, — говорит, брови вверх вздымая, — То не безобразно. Это я, как убежденная нудистка, тебе говорю. Заходи…
— Марина, — Димка приходит в себя, оборачивается ко мне и сообщает, зачем пришел. — Помоги Шумахера подержать, пока я ему укол сделаю. Валентин опять бздит…
Дмитрий выходит, а Рина начинает истерически ржать.
— Ты видела?! Ты видела его глаза?! Я думала, он меня убьет за такое издевательство… И хочется, и колется — вот он, бедняга, страдает. Вот увидишь, ему мои красоты еще во сне явятся…
Провокация? Что вы, нет. Риночка, конечно, как из последующих разборок выяснилось, совсем не умышлено весь этот цирк устроила. Просто у нее такой имидж.
— Я — развратная женщина! — говорила она впоследствии, — И всем нам придется с этим смириться. Поверьте, сама я от этого страдаю не меньше вашего.
Не знаю, кто как, а я лично совсем не страдала. Просто разочаровывалась немного в наличии нормальных людей рядом. Подозревала Ринку в крайней стадии агрессивного феминизма и с подобными ее выбрыками предпочитала иметь как можно меньше общего. Правда, в тот раз ситуация действительно меня задела. Причем взбесило вовсе не Ринкина бесстыдство — к этому добру давно привыкла и отношусь с иронией, задела сама картина увиденного. Конечно же, меня тут же обвинили в неполноценности…
