* * *
— С близкими разобрались, теперь к дальним перебираться будем. — отсутствующим тоном произносит гадалка. Кажется, на нее тоже напиток подействовал. Пальцы едва шевелятся, глаза затянулись дымкою, слова текут медленно. А может, просто я так все воспринимаю? Хочу спросить у Ринки, но она не в себе. Злая и обиженная. Кулаки сжаты, глаза в пол опущены.
— Слушай, а что ты ожидала от этого гадания? — дергаю ее, уже и сама раздражаясь. Слышу собственный голос, как сквозь вату… — Ты же зачем-то сюда пошла, так почему же на правду так плохо реагируешь?
— Правду я и так знаю, — тяжело дыша, отвечает Ринка. Пыхтит, как паровоз, крылья ноздрей, словно матерчатые ходуном ходят. Почти физически ощущаю, каких трудов ей стоит сдержать себя и заговорить со мной вежливо. Ну, психованная она у меня, ну что поделаешь… — Правду я и так знаю. Все укоры эти и раньше чувствовала. Сюда я за будущим шла. За тем самым, которое в своих гаданиях игральными картами искала, и которое так неправильно предсказывала.
Ринка отвечает мне, но гадалка и не думает делать вид, будто наше перешептывание ее не касается.
— Погоди! — говорит. — Будет тебе еще будущее. А пока по порядку слушай. Итак, что в доме! — на стол падает пиковая дама, окруженная двумя секьюрити-десятками. — Оба! — вдруг оживает цыганка. — Любовь вижу, страсть вижу… Разлучницу вижу и месть. Все сильны, все как на подбор. А вы говорите — будущее, да тут одного прошлого на три гадалкиных поля наберется…
НПВ
Точно помню, что все началось с того, что сотовый высветил мне имя Свинтуса. Я извинилась перед Передвижным Начальником, который как раз закончил читать нам с Зинаидой лекцию о необходимости повторять между песнями лозунги нашего концерта, и вышла в тамбур.
— Говори! — клацнула на «спик» и прижалась лбом к холодному стеклу. Проповеди передвижного начальника всегда доводили до головных болей. Отчего-то он выбрал меня в главные хулиганки, и все время придумывал поводы, чтоб отчитать. Возможно, он злился, что рыжая Клавдия отправила в тур меня, а не себя… Возможно, просто лицо мое ему не нравилось. Не знаю…
— Ты там как, освободилась уже? — насмехается Свинтус. — От очередных любовных связей я тебя не отвлекаю? Слушай, тут у нас про тебя в новостях передают. Ну, про тебя, как про певицу. Ушла, мол, с горизонта, покинула эстраду сиротинушкой. С чего это вдруг? Что, новый сбор группы планируете?
Сердце дернулось. Заколотило, громче поезда. Нехорошее предчувствие заставило все внутри похолодеть.
— Только не говори, что это журналисты сами про тебя вспомнили! Ясно же — проплаченный пиар. А зачем? Кто и зачем проплачивал?
— Не знаю я! Мне все равно! — кричу так, будто Свинтус может повлиять на развитие событий. — И знать не хочу! Не рассказывай мне больше, а?
— А у вас там что, телевизора вообще нет? — спрашивает Свинтус, — Что ж это за люкс-условия?
— Есть в ресторане. Только антенн, которые на полном ходу поезда программы принимают, пока не придумали. Мы видик смотрим… Мультики.
Дверь ресторана медленно приоткрывается. Дмитрий пытается пройти в штабной вагон, но встречает меня. Останавливается, презрительно косится на телефон, осуждающе качает головой, закуривает. Длинные плоские пальцы долго мнут сигарету. Очень долгое время мы неотрывно смотрим друг другу в глаза. Тела сами вспоминают сцену прошлого соприкосновения… По коже бегут мурашки.
— Ну ладно, пока, — говорю Свинтусу, осознав вдруг, что дальнейшее противление самой себе абсолютно бесполезно. — Мне тут надо закончить одно бессмысленное дело.
Дмитрий слышит прекрасно мой текст. Должен бы возрадоваться победе, возгордиться… Но нет. Не ирония пробегает по его лицу — радость. Настоящая, полудетская, открытая. Я ругаю себя за прямолинейную доступность, хмурюсь даже, злюсь…
— Тебя не учили, что подслушивать чужие разговоры нехорошо? — достаю сигарету.
— Учили, что, если не хочешь быть услышанным, говори тише, и не при посторонних. И тебя учили тому же… — щелкает зажигалкой. — Слушай, давно хотел спросить, ты что, действительно знаешь весь репертуар Эдит Пиаф?
Ага! Значит, задела-таки я его тогда, подловив…
— Нет. Просто на понт тебя взяла, — возвращаю должок.
Теперь уже оба смеемся. С облегчением, потому что обоим понятно — ни одной из сторон та наша встреча не забыта… Прошло четверо суток, из Краснограда мы добрались почти до Лисичанска, произошла масса событий и знакомств, в том числе и наших дружеских… Казалось бы, те чувства были мимолетны и неважны, но нет — оба помним, значит, обоим важно.
Свободной рукой — той самой, что навсегда теперь забинтованным обрубком в памяти, — Дмитрий осторожно касается моей щеки. Не гладит. Просто касается двумя пальцами, как бы проверяя, настоящая ли я, реальная ли, не исчезну ли от прикосновения. Прагматичная я уже пугаюсь: сейчас начнем целоваться, и пропалим мой костюм. Не уследим ведь за сигаретами! Дмитрий убирает волосы с моего лица. Прикрываю глаза… И вдруг отлетаю в дальний угол тамбура. Тьфу! Нашла где встать!
— Димка, больно? Ой, Марина, ты не ушиблась? — Ринка выглядит по-настоящему перепуганной.
— Нашла где стоять! — ругается Ринка, в точности повторяя мои мысли. Потом со всей силой и умениями массажистки растирает мне ушибленную поясницу. — Так и насмерть пришибиться можно…
— Ничего, — ощупываю ушибленное место. — Я что-то не сообразила, что здесь дверь. А ты, к Передвижному? — и сама чувствую, как фальшиво звучат мои интонации, но поделать ничего не могу. Как стандартная злодейка из дешевого мексиканского сериала, которая что-то задумала и коварно обманывает теперь главную героиню, я с приветливыми ужимочками строю Ринке глазки. — Рин, хочу тебя попросить, ты Передвижного спроси о том, что в буклетах. Ты же знаешь, он меня не терпит — а тебе ответит. Интересно же…
На самом деле о буклетах, как я только что поняла, Передвижной мог рассказывать бесконечно и кому угодно. Все, кто побывали с ним на этой просветительной беседе, уже знали об этом и предупреждали: «Если не хотите на час у него застрять, про буклеты с лозунгами и текстом о пользе искусства для масс молчите, он их, кажется, сам сочинял, и потому на них слегка подвинулся…» Накануне передвижной распорядился, чтоб каждый выделил полчаса и зашел в штабной вагон для получения инструкции. Все, конечно, удивились, но пошли. Судя по взгляду, Дмитрий успел уже переговорить с вернувшимися и прекрасно знал, к чему приведет вопрос о буклетах. Ринка, судя по заспанной физиономии, только умыться и успела, прежде чем нас искать кинуться. Значит, ни с кем еще не говорила и о запретной теме ничего не знает. Знаю, что потом буду отмазываться и утверждать, что сама не знала, к чему приведет вопрос. Знаю, что буду врать, мол искренне интересовалась содержанием буклетов….
Мне делается немного стыдно, но весело.
— Хорошо, сейчас закину в рот какой-нибудь хавчик, и пойду к Передвижному. Обязательно спрошу про буклеты, не волнуйся. Ох, нехорошо получается. Передвижной утром просил появиться, а уже день вроде…
