Байка подействовала. Ринкина паранойя временно устранилась, уступив место любопытству.
— Вертинский отказывался от кокаина? — моя слушательница недоверчиво кривится, — Во дурак! А я, кстати, читала, что он был страшным наркоманом…
— Меньше доверяй газетам, пишущим про обожженные ягодицы, — одёргиваю, глумясь. Потом решаю, что просвещенность в массах стоит все-таки поддерживать, и рассказываю. — Впрочем, да, действительно был… Всерьёз увлекался кокаином в юности. Все в то время увлекались…
А потом родная и любимая сестра Вертинского погибла из-за употребления этой дряни. Шок от её смерти, плюс явная собственная деградация сделали своё дело. Вертинский решил отказаться от наркотиков. Окончательно он «порвал» с кокаином после того, как несколько минут разговаривал с самым настоящим бронзовым Пушкиным. Александр Сергеевич ехал в трамвае и отказывался платить за билет. Этот глюк был настолько реален, что Вертинский перепугался за свою психику и побежал к психиатру. Тот выгнал: «Не отнимайте у меня время, юноша. Вы совершенно здоровый, среднестатистический наркоман. Оставайтесь с кокаином и не жалуйтесь мне, или расстаньтесь с ним и… опять же, не жалуйтесь. У меня достаточно пациентов, которым действительно нужна помощь, чтоб тратить силы на тех, чьё спасение в самолечении. Впрочем, если хотите, положу вас в клинику. С кокаином покончите, но вряд ли выйдете оттуда нормальным. Лечение новейшими препаратами, знаете ли, всегда оказывает побочные действия». Вертинсикй обиделся. С тех пор — не употреблял и к психиатрам больше не обращался.
— Так что нет ничего удивительного в его махинациях со Слащовым… — внезапно замолкаю, потому что к нашему столику подходит новый персонаж.
— Хотите покидать дротики? — очень толстая девочка, лет шестнадцати, стоит перед нами, пошатываясь. Говорит она очень невнятно, будто сквозь сон. Двигается вяло и медленно. Один из осветительных приборов неотступно следует за ней. — Хотите покидать дротики? — тупо повторяет она.
— Куда? — не сразу «врубаюсь» я.
— Сюда! В спину, ниже… Куда захотите, — девочка поворачивается, и я вижу, что её густо замазанное краской тело изрисовано кружками с мишенями.
— Я хочу! — подаёт голос мужчина с соседнего столика, — Сколько это стоит?
Всё внимание переключается на него.
— Простите, вам нужно идти, — отвислые, как груди моей недавней собеседницы, губы официанта почти касаются моего уха.
Наконец-то! Мы с Ринкой подымаемся и следуем за провожатым. Уверена, что обе мы сейчас думаем об одном и том же — сожалеем, что, вместо того, что бы успеть сбежать, мы потратили предоставленный нам судьбой час на совершенно идиотские пустые разговоры.
Я на миг задерживаюсь у двери подсобки, не в силах оторвать взгляд от небольшого, размером с мизинец, лёгкого дротика — не ножика даже, а чего-то стилизованного, больше похожего на шприц — тонкой иглой врезающегося в ягодицу добровольной жертвы. М-да… А Ринка, помнится, говорила, что тот московский клуб был «жёстче» этого…
* * *
— Я кидаю, а не толкую, запомните сразу… Просто кидаю карты…Если очень попросите, расшифрую будущее. Это максимум. — скрипучий пафос цыганки пробирает до костей. Голос её отчего-то набрал силу и звучит теперь мощными вибрациями, разлетаясь эхом по пустому кабинету… Ароматические палочки тлеют на углах стола. В камине трещат поленья. Стол очень низкий. Опускаемся прямо на ворсистый ковёр, следуя примеру хозяйки. — Претензий не принимаю, что вижу, то и говорю. Влиять на предсказанное не умею, а просьбы о колдовстве почитаю за оскорбление…
Речь эта сопровождается причудливыми фокусами с картами на столе. Прям не гадалка, а шулер какой-то.
— Разве гадание не считается колдовством? — спрашиваю осторожно, невесть зачем стараясь отсрочить начало гадания.
— Мне не считается, тебе зачтётся. Сама гадать вздумаешь — пропадёшь. В огне гореть будешь, кровью кашлять, плоть драконам отдавать для соития…
— Чего? — морщусь от напора речитатива. Потом понимаю смысл прозвучавших угроз. — Да вы не переживайте, я сама гадать не собираюсь. Не умею, и учиться не хочу. Потому к вам и пришла, что б не сама…
— А ты? — Мадам переводит сверлящий взгляд на Ринку.
— И я туда же. В смысле, тоже сама гадать не буду, а вас мне погадать прошу. — Ринка, бедняжка, совсем побледнела.
— Клянитесь! — требует вдруг Мадам.
Мне весь этот цирк совершенно не нравится. Что-то слишком напряжённое висит в воздухе.
— На отдачу плоти драконам обещаю не польститься…Хотя звучит заманчиво… — пытаюсь разрядить ситуацию.
Ринка шикает на меня, Мадам не реагирует. Внезапно включается тихая музыка… «Наш» парень со змейкой на животе приносит пиалы с какой-то жидкостью. Похоже на зелёный чай.
— Повторяйте за мной, — гремит цыганка, — Я, такая-то такая-то, прошу свою капсулу и силы, стоящие за мной, не противиться раскрытию истины. Прошу пролить свет на моё прошлое и растолковать будущее. Обещаю не сопротивляться…
Мы с Ринкой переглядываемся, после чего я послушно повторяю. Автоматически косясь на Ринку, чуть не захлёбываюсь чаем — замечаю, как она незаметно заводит руку за спину и сводит пальцы в крестик, произнося положенные слова клятвы. Тоже мне нагрешившая монашенка, решившая утаить от бога сладостность греха… Ринкины детские попытки защититься приводят меня в должный иронический настрой и позволяют встряхнуться.
— А про Регину Спектор я всегда знала, вы не пугайтесь… Димка давно ее всем поет. Страсть у него такая. — внезапно говорит Мадам совершенно нормальным голосом. Эхо куда-то исчезло, — Никакой мистики, просто у меня хорошо развито умение эпатировать. Что ж, приступим! — командует Мадам, снова перевоплощаясь. — Теперь она смотрит прямо перед собой, и зрачки её неестественно пульсируют. — Расклад первый!
— Сдвигать нужно? — спрашиваю, чтоб не дать ситуации стать окончательно жуткой.
— Что нужно, сама вам скажу. Сидите обе тихо, ждите истины. Думаешь, карта дура? — Мадам переключает пульсацию зрачков на меня. Чувствую, как наливаются тяжестью плечи. Ну, натуральное колдовство, ей богу. И зачем я в это вляпалась? — Думаешь, карта не знает, кому гадает? — хитро кривится Мадам, — А если не знает с голоса, и с моих приказов, отчего прикосновениями вразумится? Не задумывалась?
— Поняла-поняла, — примирительно улыбаюсь, — Сдвигать карты — попса. Теперь знаю.
— Ну, колода, — внезапно развеселившись, Мадам сверкает улыбкой и быстро-быстро мешает карты, — Покажи-ка нам Марину во всей красе!
То ли в чай было что-то подмешано, то ли общая обстановка подействовала, но моё никогда не верящее в гадание сердце вдруг дёрнулось, забилось учащённо. С любопытством и недобрым предчувствием гляжу на стол.
Перебрав почти всю колоду, Мадам находит червовую даму и выкладывает её на стол вместе с соседними картами. Потом аккуратно откладывает колоду.
