Звезда нервничала незаметно. Маска и парик усиливали жару, лоб взмок, под мышками, наверное, образовались пятна, и Марина опасалась, что неопытный оператор случайно заснимет компрометирующий кадр.
Вспомнилась история из прошлой жизни. Над белой курткой свинтуса как-то подшутили. Приклеили под мышки два коричневых куска меха. Свинтус пришёл домой растревоженный. Ухохатывался и жаловался одновременно.
— И за что?! — наигранно негодовал он, — Подумаешь, фантиками из-под конфет админу карманы забил. Ну, он у меня завтра попляшет! Представляешь, еду в метро, держусь за поручень. Справа вспышки смеха и явная неврастения. Изумлённо оглядываюсь. Точно… Глаза отводят от меня. На всякий случай меняю руку. Тут уж полвагона вообще падает со смеху… Ну, админ, ну собака… Маринка, честь семьи страдает! Что делать будем?
Порешили закидать админа неприлично пылкими СМСками. Из интеренета на сотовый. Вот его жена-ревнивица обрадуется! А Пашенька бы, наверное, от такой шутки сразу с инфарктом слёг. Слишком уж он несамокритичный, этот Пашенька. Хвала небу, что отделалась…
Марина вспоминала всё это, а сама привычно отвечала на вопросы.
— В 1984 году Николаем Зыковым была сконструирована и сделана кукла «Русская Красавица». Полуграмотная такая, очень душевная марионетка. Она всех тогда покорила, а, значительно позже, и меня. Я была на одном из её показов. Нас всем детдомом туда водили. Что и по какому поводу показывали — не помню, а вот кукла в душу запала. Как увидела, так сразу в груди что-то сжалось. «Это же я, — думаю дурочкою шестилетней, — Это же я!» Потом в студенчестве книгу Ефремовскую прочитала. Нет, я не соплеменник Таракановой, просто порода та же, ничего больше. А недавно совсем, когда над названием группы думали, спорили. Я, конечно, «Русскую красавицу» сразу предлагала. А Артур-артдиректор мне «С именем Черубина о названии группы думать?! Ты, мать, в своём уме?» А я ему: «Я идею несу, а не имя. А имя моё, неизвестными шутниками данное, идеи этой не отражает. Вот у Земфиры другая история, её по делу назвали, «Земфира» — по латыни — «непокорная», то есть такая же, как её музыка, и справедливо, что группа её именем называется. А наша музыка из древней Руси происходит, при чём здесь Черубина?» И тут нам из-за соседнего стола подарочек передают. Приглянулась я кому-то, решили угостить. Киваю, улыбаясь в пределах вежливости, с Артуром целуюсь демонстративно — нет, мы с ним просто коллеги, но надо ж было как-то угощателей отвадить, — смотрю на этикетку подарочка и ахаю. И Артурка мой тут же сдаётся. «Судьба», — говорит. Потому что приносят нам бутылку «Русской красавицы». Приятная водка, между прочим. Только сейчас её уже, по-моему, не выпускают. Так что во взятках за рекламу меня обвинить нельзя, — звезда смеялась, а ведущий ей вторил. Вообще эта пара производила странное впечатление. Он весь в бороде, она — в маске. Оба законспирированные донельзя. Всю съемку Марине страшно хотелось дёрнуть его за бороду — проверить, настоящая ли. Но звезда не решалась. Не от скромности, а из боязни нарваться на месть. Косы у звезды тоже были искусственные. — Никакого розового детства, — продолжала отвечать звезда, цитируя Ахматову, потом расшифровывала: — В детдоме жить страшно, никому не порекомендую. Получив стипендию в своём театральном, я впервые попробовала мороженое. Накупила на все деньги, а потом слегла с ангиною… Песни я писала всю жизнь. Только вы меня игнорировали. Не знаю, почему… Красивая слишком. Наверное, поэтому… Красивой женщиной быть сложно. Кроме внешности, в тебе ничего тогда не замечают. А если замечает кто, так считает, что ему это почудилось… Да пела я! Артур мне и концерты организовывал, и на фестивали возил — да нет, говорю же, мы просто коллеги, сейчас даже скорее враги, чем друзья. Артур, слышишь, с эфира тебе заявляю, козёл ты Артур, но работать с тобой хорошо! Смотрели на меня, все звёзды смотрели… Не буду сейчас фамилии произносить, вы ж помните, какая буча поднялась, когда я в одном интервью честно рассказала, к кому я пошла показать свои тексты, и что он мне предложил для раскрутки… Не буду я спать ради имени! Я ж о любви пою! Значит, ради неё и сплю, что за вопрос. Нет, слово трахаться не терплю. Он слишком техническое. Заниматься любовью — вот мой термин… Так вот, на то они и звёзды, чтобы только себя видеть. Меня не замечали. Я? Кого вижу я? А я пока не звезда, — Марина страшно пожалела, что под маской не видно её нахальной улыбочки, но интонация и сама всё сказала, мол, кто ж вам честно в своей уверенной звездности признается, — Да. Про самоубийство правда. Доконало меня всё. Плюс дарование поэтическое сильнее меня оказалось. Что ни напишу — сбудется. Перепугалась я страшно. К гадалке пошла. Та мне: «Так ты ж поэт, Черубина, от бога поэт. Та мамаша, что младенцем тебя в детдом подбрасывала, не знала, от какого богатства добровольно избавляется. Хотя гражданочка явно с юмором была. Кто б ещё дочь свою в честь литературного фантома назвал. От того, что поэт — предвидишь будущее. Не как я, а непроизвольно. Вот оно и сбывается.» Я тогда, чуть жива, давай вспоминать, что я до этого понаписывала… И про смерть там было и про любовь. Кидаюсь тексты уничтожать, а не смоешь ты их. Стихи, они у меня всегда в голове хранятся. Сколько бумаги ни марай, всё равно на листе лишь копия. И вот приходит день, когда всё след в след с одной моей поэмой сбываться начинает. А в конце той поэмы — вот незадача — смертушка моя описана. Понимаю, что не выкрутиться мне уже. Что греха таить, напиваюсь коньяку хорошенько. Так, чтоб не страшно было. Знаете, как у Курта Воннегута любимая сестра умерла? Я тоже не знаю. От болезни, по-моему. Знаю только, последними её словами было радостное: «Не больно! Умирать, оказывается, не больно!» Воннегут даже заранее эпитафию свою подготовил. Написал: «Спасибо, всё было прекрасно и ни капельки не больно». Вот и я хотела, чтоб не больно. Нахлесталась, значит, коньяку… Потом не помню. До следующего дня верила, что умерла. А потом соседи сказали, что я в коридор выходила покурить, и совсем не мёртвая была, а очень даже живая, глазищами сверкала и шутками их дурацкими подбадривала. Дурацких шуток, кстати, отродясь не любила. Я — девушка суровая. Так вот, пришла я в себя через день. Всё в комнате так, как и было, на столе только беспорядок и тетрадь распахнутая. Подхожу — а там стихи новые, моим почерком написанные. Я в прострации полной. Звоню Артуру, реву. Он приезжает и опять своё: «Это судьба!» Не будем больше никого из шоу-бизнеса искать, раз они все такие незаинтересованные. Запишем альбом за свой счёт. С этими текстами. Отдадим диск на радио. А там, будь что будет. Он вообще жутко мистифицирован, этот мой Артур. И маску мне он придумал. Говорит: «Нечего порядочных людей от главного отвлекать. Физиономия твоя отвлекает от смысла текстов». Остальное тоже отвлекает, наверное. Но нельзя ж совсем за кадром держаться. Проект-то о любви… Нет, я Артура не люблю, даже ненавижу в последнее время. Артур, ты зануда и я тебя почти ненавижу!
— Стоп! — режиссёр остановил съёмки и объявил, — Мне нужна реакция Артура. Выведите его кто-нибудь на освещенное место. Нет! Выглядеть должно так, будто он сидит среди зрителей. Ну, так осветите! Отлично. Поехали!
Артур покривлялся, изображая разные эмоции. «Ему хорошо», — подумала звезда, — «Ему не надо столько врать».
— Работаем! — снова наседал режиссёр, — Ну, следующий вопрос. Давайте!
