— Артур, что ты такое говоришь?! — захлопала ресницами она, — Есть что-то, о чём вы мне не сообщили? Так расскажите немедленно. Это же важно!
Звезда надеялась на поддержку Рыбки. У того, как думалось звезде, было обострённо-болезненное чувство справедливости и по Марининым подсчётам, он должен был вставит своё веское: «Да, пора открыть ей глаза на происходящее». Звезда просчиталась.
— Есть, — сообщил Рыбка, учтиво, — Есть такие вещи, Мариночка. «Чем больше познаю мир, тем больше понимаю, что ничего не знаю о нём», — помнишь?
— Что ж, — Марина и не думала сдаваться, — Не хотите мне помочь? Буду писать сама. Изложу всё, как знаю. На объективность претендовать и не буду. Как тот чукча: «что вижу, о том и пою». Вы не хотите открыть мне глаза, значит буду писать вслепую. Не будете же вы возражать против моего права на собственное мнение о необходимых мерах раскрутки.
Вопреки ожиданиям звезды, мнения разделились.
— Будем, — твёрдо сказал Рыбка, — Будем, есть и были. То есть возражаем и возражали…
— Не будем, — вынес вердикт Артур, и (прямо при звезде, ничуть не стесняясь) объяснил Рыбке причины, — Чем бы дитя не тешилось… Без фактов и документов, ей всё равно никто не поверит. Как художественное произведение сгодится, но на документальную прозу претензий быть не может. Никаких вещ. доков у неё на руках нет. Ещё и в суд подадим, если слишком будет шуметь. А суд — это всегда привлечение внимания, — после этого Артур снова обратился к Марине, — Так что пиши, Мариша, что хошь. Перечить твоему творческому усердию не станем. Только, знаешь, — нехорошо это… Ты ведь подписывала договор, обещалась соблюдать наши требования… Нет-нет, про книгу — это не трбование. Это просьба просто… Обидишь ты нас этой своей книгой… — Артур неодобрительно помотал головой. Рыбка подключился, осуждающе зацокав языком. Марина намеренно не замечала напряжения. Артур продолжил: — Мой тебе скорее совет, чем наказ — не стоит этого делать. Не впутывай нас в невесть что…
— Вас — не буду. А сама впутаюсь, — твёрдо заявила звезда и демонстративно потянулась к блокноту, где добросовестно записала: «С этого момента книгу писать так, чтоб было ясно — лишь своё мнение выражаю…»
От блокнота я оторвалась одновременно со всеми. «Интересно, какие «каляки» Артур нацарапал в склерознике на этот раз?» — подумала, стараясь заглянуть врагу через плечо. Чтение чужого интима во время военного положения не казалось мне подлостью.
Дура! Не туда смотрела. Смотреть надо было в Рыбкин блокнот. «Убрать скорее!» — твёрдым почерком, совсем не подходящим для розовощекого крепыша-оптимиста, было написано там. Запись эту Геннадий сделал, едва я отказалась останавливать написание книги. Увы, об этом я узнала значительно и непростительно позже.
* * *
Выписка из дневника:
25 августа… Замоталась, перемололась в мясорубке репетиций, почти до полного отсутствия желаний и мыслей. Не писала почти месяц. Теперь всё смешивается в кучу. Дневник плавно перетекает в книгу, а она, в него. По сути ведь изветсная мне история группы — это и есть моя история. Что рассказать о своём последнем месяце? Всё муторно и плохо. Исчезла Марина-массажистка. Месяц назад, причём абсолютно. При всей внешней учтивости наших с Артуром отношений, на эту тему наложилось непробиваемое табу. Скорее всего, ничего страшного не произошло. Вероятно, Артур просто уволил Марину, из-за того, что я назвала ей своё настощяее имя. Как только выдастся свободная минутка, обязательно разыщу Марину, что бы хотя бы извиниться.
Рыбка с Лиличкой снова вместе. КсеньСанна не впечатлила Рыбку, муж не достаточно финансировал Лиличку. Теперь они так заняты друг другом, что административные вопросы, связанные с концертами, остаются без внимания. А может, просто мне, как обычно, ничего о них не рассказывают.
Недоговорки Артура обретают всё более несносный характер. Артур ведёт себя так, будто вечера примирения и не было, будто не он просил меня о доброжелательном отношении. Мы ездим в студию, записываем песни, репетируем с балетом, в котором мне запрещается разговаривать даже с балетмейстером — забавным лысеньким мужичком, похожим на Леонова, настолько поразительно пластичным, что я почти влюбляюсь, — разъезжаемся по домам… Но разговариваем ни о чём. От ответов на любые конкретные вопросы Артур уклоняется. Вот кого нужно было прозвать Рыбой — ведь это он выскальзывает на каждом шагу…
— Артур, почему ты не привлёк меня к разработке сценария? Мы вместе должны были решать, что будет показываться на больших экранах! — как-то я в очередной раз попыталась наладить обратную связь.
— Не капризничай. Нужно было написать всё за ночь. Я не счёл удобным тебя будить. Твоё дело — соответствовать сценарию. Моё — его писать.
— Но ведь мы договаривались о совместной работе?! Вспомни… Тем вечером! Ты говорил о команде…
— Это и есть команда. Каждый занят своим. Прости, мне нужно отлучиться ненадолго. Потом договорим.
Но на каждое «потом» у него возникало новое срочное дело.
— Артур, куда подевалась моя массажистка? — попробовала я в следующий раз, — Я не хочу иметь ничего общего с этой новой!
— Ты сама виновата, Марина, — голос его сделался тогда металлическим, и я перепугалась за Марину, — Не нужно обвинять нас в собственных промахах.
— О чём ты говоришь? Кого «нас»? Где она?
— Понятия не имею. Должно быть, уволилась… — он уже сменил тон и напустил безразличие на лицо. Я видела, что он врёт, и ничего не могла поделать…
— Уволилась с такой выгодной работы? Артур, ты должен рассказать мне правду!
— Ничего не знаю. Кто, кстати, сказал тебе, что я что-то «должен»? Кроме производственных, у нас нет друг перед другом никаких долгов. Ты же сама ведёшь себя, как главный баламут и бунтовщик. Откуда у меня возьмутся какие-то человеческие долги по отношению к тебе?
— Не меняй тему! Ты сказал, что я сама виновата… Значит, что-то знаешь…
— Марина, уже время, пора в зал. — прерывал Артур всегда, когда я находила аргументацию к своим требованиям, — Одевай голову, поехали!
И я одеваю, отстаю, еду… А что делать? Закованные в колючую броню взаимного недоверия, мы все — и Лиличка, и я, и Артур, и Рыбка, — слишком сильно зависим друг от друга, чтоб открыто скандалить и вредить делу. Я уверена, что Артур виноват в исчезновении Марины, но временно смиряюсь с необходимостью отступить.
Впрочем, я вру по поводу ненападения в открытую. Как-то раз я не выдержала и высказала всё прямо на репетиции. Более глупую постановку нельзя было себе представить! Более попсовую аранжировку песен нельзя было и предположить! О чём я честно сообщала Артуру, сначала с глазу на глаз, а потом, убедившись в отсутствии всякой реакции, и при всём персонале… Ребята из балета, видимо давно обученные этике работы со звёздами, мгновенно испарились со сцены. При любом накале, они исчезали, делая вид, что не замечают никаких напряжений и ничего не знают о них. Балетмейстер Палыч, взволнованной наседкой носился по залу и нервно похлопывал локотками, он тоже высказывался против некоторых моментов постановки, но Артур его не слушал. В этот раз, после того, как громко высказалась я, ожидались перемены. Но их не последовало. Ответ оказался противоположным желаемому. Артур вовсе не устыдился, не обратил внимание на недочёты, а попросту стоически бодро расхохотался и вежливо попросил меня впредь не вмешиваться в не знакомые отрасли… Балетмейстер мгновенно скис. Я собрала в кулак всю себя, выжала последние соки и заставила подчиниться.
