— Что это мы? — оправляюсь и отвожу глаза за окно. Впервые физическое влечение не сопровождается у меня душевной завороженностью. Злюсь на свою животность, на Артура — за то, что позволяет, на Рыбку — за то что куда-то смылся и оставил нас тут наедине.
— Отсутствие столичных проституток тяжело переносится в дороге, да? — едко набрасываюсь на Артура. Не говорить же ему, что я знаю про Марину…
— Отчего ж тяжело? Ты же есть! — мгновенно обретя ледяной тон, выпрямляется Артур. Раз хамит столь грубо, значит, я всерьёз его задела. Поделом… Садится рядом, смотрит насмешливо, — Впрочем, ты права. Тобою их не заменить. Они, в отличие от тебя, не заморочистые. Я знаю, чего хочу, рассказываю, плачу — и получаю, что нужно, по полной программе. А здесь что? И не знаю, и не получаю, и платить в сто раз больше надо…
Это он, я так понимаю, пытается первую грубость в шутку свести.
— Фу, Артур! — я и сама виновата в происшедшем, поэтому соглашаюсь подыграть и громко ёрничаю, — Сначала пальцы мне лижешь, а потом грязью поливаешь!
— А ты б хотела бы, что б наоборот! Сначала полил грязью, а потом эту же грязь слизал…
— Что это у вас там за общество лизунов? — Рыбка просовывает голову в наше зашторье, убеждается в корректности своего вмешательства и опускается на сидение, — Кричите, между прочим, так, что даже Лиличка отголоски слышит…
— Артур сделал мне непристойное предложение, я отказалась, а он теперь глумится. Рассказывает о своих удачах с проститутками, и пытается доказать, что я хуже…
Я обиженно надуваю губки и одеваю маску в знак нежелания разговаривать.
— Между прочим, мы договаривались, что ты всю дорогу в маске будешь, — не принимает шутливого тона Рыбка, снова выскользает за занавеску.
— Буду, — соглашаюсь я вслед, — Это я её во сне сняла, не хотела… А Артур, гад, воспользовался, а теперь проститутками своими меня пугает… Нашёл, кому уподоблять! — я несу несусветную чушь, с одной лишь целью — забелить, заклеить, замазать эту глупую дыру в моей дистанции с цербером. Надо же, как меня развезло в этой качке, любые ласки принять готова…
Кстати, в принципе, проститутки — бабы хорошие. Умеют дружить, умеют веселиться… Когда-то меня пристрастил к ним Карпуша, он тогда только приехал в столицу, жил у меня, а работать устроился шофёром — развозил девочек по клиентам.
— Глупые оторвы, живущие, чтоб пищу на говно перерабатывать, — характеризовал он „девочек” после первого дня работы, — Все разговоры только „что?где?почёмные”… Типичные ротожопы и потребители. И эти люди считаются в нашей стране жрицами любви?!
— А что ты хотел? — смеялась я, — Чтоб они только о любви, назовём это так, и говорили? Да их тошнит, наверное, уже от всех мужиков вместе взятых.
— Не-а, не тошнит, — на следующий день Карпуша навёл справки и рассказывал мне о результататах, — Таких, что не любят свою работу, в эту фирму не берут. Девки реально поведенные. Хохочут всё время, о шмотье шушукаются и совсем не жалуются на профессию. „Мы,” — говорят, — „Как сёстры милосердия. Растрачиваем свою молодость на благо человечества. Такой работой гордиться надо!” А у самих лица перед каждым выездом напряжённые, у той, что на телефоне, про голос расспрашивают, жалобно так… По одной к клиенту не ходят. Зайдут обе, одна деньги возьмёт и ко мне в машину возвращается. Я им: „Так, может, мне лучше с вами подниматься, что вы вдвоём поделать-то сможете?” Они: „Не, клиента обижать не гоже, демонстрировать недоверие… Одно дело, я с подружкой заглянула, другое — с секьюрити. Впрочем, ты на охрану не тянешь вроде…” А другая захихикала: „Не боишься, что приглянешься кому из клиентиков? У нас, они, знаешь, такие выдумщики… Понравишься, попросят остаться, отблагодарят щедро…” Тьфу! — Карпуша негодовал, но продолжал рассказывать, — И, кстати, в этот же день поднялись две в нужную квартиру, потом одна спустилась, передала мне деньги, а сама снова наверх поднялась. Говорит: „Доплатил за обеих. Езжай пока в офис, это хозяйке передашь.”
А спустя неделю, Карпуша официально пригласил меня на пятилетие фирмы.
— Гулять будем, шуметь будем, веселиться будем, — передразнил он грузинскую интонацию хозяйки заведения. — Если жена есть — приводи. Если подруга — тем более. Не боись, даже если понравится, не заберу. У меня своих красот полон офис.
И всё на удивление сбылось. Гуляли, пили, веселились. И потом долго ещё, когда у меня на душе паршиво было, я к девочкам шла. Потому что никто не умеет так бесшабашно веселиться, как они, и никто не отличается такой прямотой в разговорах:
— Оргазм?! — иссиня чёрная коса Светки нечаянно падает в бокал, — Нет, это непрофесссионально. Ты же на работе. Ты должна контролировать процесс. Сделать вид — это да, это нужно. А свой оргазм я потом в нерабочее время найду. Ты не переживай. Противно?! Бывает противно. Особенно в первые секунды, когда без подготовки, сразу к делу… Ничего, расслабляешься, впускаешь его, как впускаешь зеркало у гинеколога. Противновато, но не больно. А потом уже начинаешь заводиться потихонечку и включаешься в работу.
— Они все лесбиянки, — шепчет мне на ухо пьяная уже Оленька — самая младшая и самая глупенькая девочка из всего офиса, — Ты их бойся. Поговорят, поговорят, потом напьются — хвататься начнут. Они всегда так.
Но ничего подобного не происходило, или я просто всегда уходила слишком рано. Знаю одно: если б не мой тяжеленный характер, стала бы и я проституткой, так всё это со стороны выглядело легко и весело. Но с моей вредностью, увы, дорога туда, где нужно притворяться, закрыта. Я ж честно скажу первому же старому козлу, кто он такой, и что никаких мне денег его не надо… Так что зря Пашенька подозревал меня в причастности к древнейшей профессии. В этом смысле, милосердие мне совсем не свойственно. Мне совсем не жалко похотливых неудачников. Не умеют — пусть не берутся, есть же куча других способов удовлетвориться. А умеют — так им проститутка не потребуется. Они всегда и бесплатно смогут договориться по обоюдосимпатии. А такие, как Артур, исключения, которые договориться могут, но жалеют времени, и хотят свести всё к купле-продаже, такие, которым жалко лишний раз задницу от стула оторвать, когда женщина входит в помещение, и лень растрачивать душевные силы на ухаживания… — такие у меня вызывают глухое бешенство и, если б я решила таки пойти с таким на сделку, то после первых же „я знаю, чего хочу”, разорвала бы все его деньги на мелкие кусочки и сбежала бы, возможно даже несколько раз залепив по морде. Потому что я знаю чего я не хочу — низведения чувств на обычный бытовой уровень. Не терплю нелепых телодвижений, нацеленных на обеспечение того самого, необходимого для удовольствия, трения. Потому что не в трении удовольствие — а в чувствах, которые всегда убиваются понятиями. Оттого и книг на эту тему не читаю, и камасутру не признаю.
— А вы в курсе, что своей безалаберностью лишили нас балетмейстера! — в моём лежбище новые гости. Лиличка усаживается на край сидения, Рыбка нависает над ней, периодически мягко ударяясь головою о лампочку, — Сколько раз просил, будьте внимательней! — Рыбка говорит не мне — Артуру.
