– Не заговаривай мне зубы! Марш за химзащитой! Это приказ, ты не поняла?! – взвился Паценков.
Марина спокойно посмотрела разъяренному начальнику в лицо.
– Ну и дурак ты, Андрюша. – Она пожала плечами и вышла.
На поверхность не хотелось. Страшно не было – было тоскливо и муторно, потому что женщина понимала, что в случае трудностей придется вступить в перестрелку с разведчиками из метро, которые называли себя сталкерами, и убить Никиту. Марина чувствовала себя палачом, извергом, самым худшим из мутантов, населивших мир, – современным человеком. Хомо новус, обязанным убивать.
– Химзащиту, – распорядилась она возле кладовой на верхнем ярусе.
Облачившись в тяжелый костюм, который по-прежнему был ей велик, Марина убрала короткие волосы под капюшон.
– «Калаш», рожок патронов и респиратор.
– Марин Санна, может, противогаз? – спросил Кирилл, молодой помощник кладовщика Ильи, отвечающий за индивидуальные комплекты, хранящиеся наверху.
– Респиратор. Я ненадолго, – отозвалась женщина, пристегивая к «калашу» магазин.
Наконец, Алексеева оказалась у двери. В нее по-прежнему монотонно стучали. Три-один-три. Пауза. Три-один-три.
«Окей. Выводит это стучание знатно. Дятлы фиговы. Ну ничего. Ничего…» – убеждала саму себя Марина, поднимаясь по лесенке к внешнему люку.
Азбукой Морзе: «Отойти от двери. Я выхожу». Выждать минуту. Повторить. Стук снаружи прекратился.
– Я быстренько, – улыбнулась Марина замершим в нерешительности дежурным. – Открывайте.
Мальчики завозились с замком. Алексеева отерла со лба холодный пот, глубоко выдохнула, пытаясь унять сердцебиение.
«Страшно мне, что ли?» – недоуменно спросила она сама себя.
Дверь открылась ровно настолько, чтобы Марина смогла выскользнуть из люка, и тотчас захлопнулась. Алексеева поправила респиратор, закрывающий только нижнюю часть лица, и тотчас зажмурилась от яркого света трех фонарей.
– Стойте, не стреляйте, это Марина Александровна! – раздался голос Никиты.
Лучи фонарей сместились чуть вниз. Алексеева с трудом открыла глаза. Людей было пятеро, не считая молодого разведчика из бункера. Трое держали на прицеле Марину, еще двое светили фонарями вглубь подвала, выцеливая «философов», которые могли появиться откуда угодно.
– Верх контролируйте, они с парковки пойдут, – негромко посоветовала женщина автоматчикам. – На этом ярусе чисто, других ходов нет.
– Почему в респираторе, а не в полном комплекте? – спросил рослый разведчик, направляя дуло «калаша» в незащищенный противогазом лоб. – Кто такая?
– Алексеева Марина Александровна, заместитель начальника бункера. Вышла для переговоров, вреда не нанесу. В респираторе, поскольку кратковременная вылазка. Опустите автоматы, тогда я пойду на переговоры. И надеюсь, что вы уберетесь отсюда как можно скорее.
«Калаши», естественно, смотрели на Марину.
«Окей. Мирно не выйдет. А я под прицелом и не успею стащить с плеча автомат, как стану дырявой, словно дуршлаг… Веселенькая ситуация выходит. Вернусь – убью Паценкова нахрен!» – зло подумала женщина.
– Мы пришли парламентерами для установления связи с бункером и проторчали тут два часа! Вы сбили нам весь график вылазки! Скоро рассветет, и тогда мы застрянем тут на весь день! Если бы ваш разведчик не скулил, что вы все там, давно бы уже свалили! – бросил командир разведотряда. Из-за противогаза его голос звучал глухо, невозможно было определить, кто перед ней – взрослый мужчина или юнец.
– Если дверь не открывают, значит, хозяева не очень-то хотят вас видеть! – ответила Алексеева. – А теперь советую поторопиться, скоро сюда нагрянут «философы», и от всей толпы вам не отстреляться.
– Марин Санна, это же подкрепление, из метро! Надо установить контакты со станцией, и тогда все будет хорошо! – пискнул Никита. Он был смертельно перепуган происходящим. В особенности побелевшим от ярости лицом заместителя начальника бункера.
– Мне придется взять вас с собой на Фрунзенскую для допроса, – процедил командир парламентеров. – Оружие на землю, лицом к стене! Руки за голову!
Алексеева молча стащила с плеча «калаш». А дальше все произошло почти мгновенно: щелчок затвора, выстрел, потом еще два. Автоматчик, державший на прицеле Марину, рухнул, как подкошенный. Женщина упала на землю, пули врезались в стену, отскочили. Рикошетом порвало плащ химзащиты на спине. Постучать в бункер Марина уже не успела: на нее навалились двое разведчиков, отобрали автомат и скрутили руки за спиной. В этот момент наверху послышалось шевеление.
– Мутанты! Оружие к бою! – крикнул командир.
– Не успеешь! Валите отсюда и мальца моего захватите! – крикнула Алексеева. Один из парламентеров ударил ее по лицу тяжелым кованым сапогом. Марина коротко всхлипнула и потеряла сознание.
* * *
Когда преследователи покинули корпус, Марина рухнула на пол и забилась в рыданиях. Миша подхватил ее под руки, успокаивая.
– Ну чего ты, не реви, успокойся! Все закончилось, все прошло! – пытался вразумить он девушку.
Марина дернула завязки капюшона, стащила противогаз и полной грудью вдохнула зараженный воздух. Тотчас ее вырвало. После всех увиденных ужасов – страшных мумий, раздувшегося трупа недавно умершего лаборанта в медицинском корпусе – организм девушки дал сбой.
– Марина, надень противогаз, немедленно надень! – Слова Миши доносились как сквозь вату, уши заложило, из глаз сами собой ручьем текли слезы. Тело содрогалось в конвульсиях.
Спустя несколько минут девушка, наконец, смогла взять себя в руки.
– Прости… – шепнула она, натягивая противогаз и капюшон химзащиты.
– Ничего. Ты просто очень испугалась. Идем дальше или вниз? – мягко спросил Миша. Он был рад тому, что напарница не видела его мертвенно-бледного лица и дорожек слез на щеках.
– Пойдем на пятый этаж, в библиотеку истории Отечества? – попросила девушка.
– Зачем?
– Там раньше работала моя подруга, Наташа… Если она умерла… – снова жалобный всхлип из-под противогаза. – То должна быть там.
Ребята поднялись на пятый этаж. Лестницы были усеяны трупами, поминутно приходилось переступать через скрюченные в последних судорогах тела.
«Как же так вышло? – отрешенно думала Марина. – В тот день в корпусе было больше тысячи человек. А спаслось в лучшем случае двести. И не самых лучших, не самых одаренных или обладающих какими-то незаменимыми умениями. Так сложно было в первые дни – мы, историки и философы, привыкли к клавиатуре компьютеров и экранам планшетов, к теориям и размышлениям, библиотекам и кафедрам, а тут пришлось учиться выживать в бункере. Вот я… Никогда не занималась спортом, ненавидела бег, и даже подъем с первого этажа на пятый по лестнице порой казался мне очень тяжелым занятием. Я любила спокойно сидеть на кафедре, делать презентации на компьютере, читать книги по истории Средних веков и художественные романы о любви. А теперь что? Я бегаю так, как никогда в жизни, стреляю из «калашникова» в людей, вытаскиваю из рук раздувшегося трупа ящик с ампулами неизвестного лекарства… Разве я все это умела? Нет, никогда. Что меняет людей? Нужда, время? А изменилась ли я, или наверх всплыло то, что всегда было, просто крепко спало в глубинах сознания за ненадобностью? Или все же я скоро очерствею душой? Раньше мне было до слез жалко задавленного машиной голубя. А теперь? Теперь вокруг сотни трупов, а мне уже все равно. Раньше мне было совестно накричать на человека или нахамить в метро. А теперь я спокойно убила из автомата мужчину. Живого, между прочим, у которого на какой-нибудь станции метро или в бункере могла быть семья… И мне не стыдно, не больно и не противно от самой себя. Просто – никак. Что это такое? Стираются нормы морали? Каменеет душа? Или просто настали такие времена, что иначе не выжить?»
