В камере Марина ткнулась лицом в грязный земляной пол и глухо застонала, справляясь с болью и тошнотой.
Жизнь на станции медленно замирала, видимо, близился вечер. Стихли крики ребятишек, погасили основное освещение, оставив несколько ламп.
Алексеева почти провалилась в зыбкий сон, когда услышала, как ее позвали.
– Эй, эй, вы, вставайте! – Луч фонаря высветил совершенно незнакомое молодое лицо.
– Ты кто? – прошептала женщина.
– Я от Анохина, он в дежурстве в туннеле, – скороговоркой ответил юноша, протягивая Марине ее толстовку. – Давайте, вставайте, вот куртка ваша, респиратор возьмите. Бежим!
Алексеева торопливо натянула одежду. Это оказалось сложнее, чем она думала: пальцы не слушались, завести руку за спину не представлялось возможным. Наконец, она спрятала лицо под респиратором и выскользнула из-за решетки.
– Удачи! – раздался шепот из соседней «камеры». Голос прозвучал грустно, совсем не так бравурно, как утром.
Марина не нашла в себе сил обернуться и просто пошла вслед за своим спасителем.
– Я Юра, друг Митюхи, – представился паренек, когда они спрыгнули с платформы на рельсы, ведущие в туннель.
– Марина. Куда мы идем? – говорить было трудно. А идти – еще сложнее. Стены в свете фонарика расплывались и покачивались.
– На Коммунистическую. Там на отшибе, в туннеле, поселенцы с других линий живут, они гермоворота не охраняют, да и кордона на путях нет. Я вас доведу до Воробьевых гор и отправлю на поверхность, – скороговоркой ответил парень.
– Без автомата? – напряглась Марина.
– Митя даст, он ваш уже нашел. И «химзу» тоже. Только скорее, – нервно поторопил пленницу Юра.
– Зачем помогаешь? – тихо спросила Алексеева, стараясь не оступиться на скользких шпалах.
– Митя попросил, – просто ответил юноша. – Зря вас так, вы же женщина. А вас дома ждут. Никитка рассказал, как у вас там круто. Идите домой.
– Спасибо тебе, – прошептала Марина. Пожалуй, это было последнее, что она успела сказать, потому что позади загрохотали по туннелю тяжелые сапоги.
– Бегите, бегите скорее, я их задержу! – крикнул Юра.
Алексеева побежала. Сейчас было не до благородства и сантиментов. Ей казалось, что от боли тело вот-вот взорвется. Прогремел выстрел, кто-то вскрикнул и упал. А спустя мгновение Марина споткнулась о шпалы и полетела на пол, разбивая в кровь ладони и колени. Потеряла несколько драгоценных секунд. И не успела. А потом снова была темнота и привкус крови на губах.
Глава 6
Собрат по несчастью
– Воды… Пожалуйста… – простонала Марина.
Глаза заплыли синевой и не открывались. Зрение не фокусировалось, каждая попытка пошевелиться отзывалась болью.
– Еще чего. Может, еще постельку мягкую? – насмешливо поинтересовался знакомый голос.
Все та же комната, в которой Алексееву избивали несколько часов назад. Кажется, это было бывшее техническое помещение, на самом краю станции, почти у входа в туннель. Сколько раз до Катастрофы Марина разглядывала его и станцию из окна поезда… Мог ли кто-нибудь подумать, что все обернется так? Сколько времени прошло?
И снова те же лица. Павел Михайлович, сидящий на стуле у стены, закинув ногу на ногу, Савченко – именно он стоял рядом и издевался над Мариной, Митя Анохин у стены – бледный, с непроницаемым лицом.
– Ну, что ты можешь мне сказать, Мариночка? – поинтересовался Иванов, поднявшись с табуретки.
Лица его женщина видеть не могла, голова не поднималась. Но чутье ей подсказывало, что ее снова будут бить.
– Воды…
– Сначала ответишь на вопросы. Как ты смогла договориться с Юрой о том, чтобы он тебя вытащил? – Павел Михайлович приподнял ее голову за подбородок. Марину замутило. Она успела увидеть, как у Мити побелели губы, как юноша судорожно сжал в пальцах автомат и замер у двери.
Женщина попыталась ободряюще улыбнуться. Судя по тому, как нервно дернулись уголки губ у Анохина, получилось плохо.
– Я не знаю, – прошептала она.
– Врать нехорошо, Мариночка, особенно в твоем положении. Кто надоумил Юру стащить ключи и бежать к Коммунистической? – мягко спросил Иванов.
Марина сжалась на стуле, ожидая удара.
– Я не знаю, – повторила она.
На несколько мгновений женщина ослепла и оглохла от боли. Резкий удар полоснул ее по ключице. Когда Алексеева сумела открыть глаза, увидела в руках мучителя узкий ремень с пряжкой.
«А дела у меня совсем плохо…» – мелькнуло в голове у Марины.
– Я повторяю вопрос: кто надоумил Юру взяться за твое спасение? – В голосе Павла проскользнули фанатичные садистские нотки.
– Я не знаю. – И это было чистой ложью. Казалось, избавить себя от всепоглощающей боли, хоть на несколько мгновений – так просто. Имя «Митя» едва не сорвалось с губ. Усилием поднять голову. Встретиться с перекошенным от страха лицом мальчика. Нет. Никогда. – Я не знаю.
– Это был Хохол, да? Благородный защитник обездоленных и угнетенных! – презрительно бросил Иванов.
– Как… зовут Хохла? – с трудом выговорила Марина.
– Женей его зовут, а почему Хохол – хрен знает, он на станции всего полгода живет, его с Кольца выгнали, – ответил вместо начальника Савченко.
«Женя…» – не забытое за столько лет, любимое имя придало сил и воли к жизни.
– Так это был Хохол? – спросил Павел Михайлович.
– Нет, – ответила Марина. И тотчас поняла, что ее подловили, как девчонку.
– Значит, не Хохол? А кто тогда? – вкрадчиво поинтересовался старший помощник начальника станции.
– Я не знаю, – выговорила Алексеева. Держать голову прямо не представлялось возможным. Коротко стриженные волосы падали на взмокший лоб и прилипали сальными прядями. Губы не слушались.
– Нет, ты знаешь. Сама сказала, что это не Хохол. Значит, знаешь, кто. Отвечай.
– Я не знаю…
Вспышка боли. Голова казалась свинцовой. Глаза слезились.
– Кто? – голос Иванова пробивался как сквозь вату.
– Я не знаю.
А потом Марина и вовсе не могла отвечать. Жестокий удар по лицу – и губы одеревенели от боли.
– Все равно найду крысу. И выкину на съедение мутантам! А тебя я отдам охране, чтобы пустили по кругу! – словно издалека донесся гневный крик Павла Михайловича.
И все провалилось в темноту.
Обещание сделать из Марины бесплатное развлечение своим верным псам из охраны Иванов сдержал. Алексеева пришла в себя привязанной к решетке за руки все в той же комнате, где ее допрашивали. Куртка и ремень снова исчезли. Женщина с трудом открыла глаза. Верных соратников Павла Михайловича в комнате было порядка десяти человек. Было шумно и душно, нечем дышать. Марина закашлялась, сплюнула кровь.
