– Очухалась, – ухмыльнулся Савченко. Алексеева узнала его по голосу, перед глазами по-прежнему плыла муть.
– Очень даже ничего, – оценил один из охранников, – хорошенькая.
«Интересно, как долго они не видели бабы, что даже в таком состоянии я кажусь им “ничего”?» – тоскливо подумала Марина. Она даже знать не желала, как выглядит теперь ее тело, боялась сломаться, сдаться при виде того, что с ней сделали.
Женщину охватило странное безразличие. Голова упала на грудь, ноги подкосились. Руки, перетянутые веревкой, сразу заломило.
Дальше… Марина закричала от боли, когда пахнущий перегаром и нестираной одеждой мужик облапал ее грудь. Казалось, что каждое прикосновение кромсает тело на куски.
Полный муки вопль позабавил насильников. Отпуская сальные шутки, с хохотом и матом с Марины попытались стащить камуфляжные штаны.
– Дайте мне! Мне Михалыч разрешил! – раздался звонкий молодой голос.
«Митя… Ну почему же…» – с горечью подумала Марина.
– Ну, валяй, малец! – ухмыльнулся Савченко. Видимо, он был за старшего в отряде охраны, и, похоже, главным по экзекуциям. – Ты на допросе отличился, знатно ты ее ремнем!
«Не может быть… Митя!» – от страшной мысли Алексеева даже пришла в себя.
Анохин подошел к женщине вплотную. Марина заметила, что у него на лбу блестят мелкие капельки пота. Светлые волосы торчали смешным ежиком, а усталые карие глаза были совсем не детскими…
Митя снял со спины автомат, повернулся к женщине спиной. Раздался щелчок затвора.
– На пол все! Живо! Руки за голову! – в наступившей тишине раздался чуть дрожащий, но полный решимости голос.
– Э, Митяй, ты че? – удивленно спросил Савченко.
– На пол, я сказал! – крикнул Анохин. Казалось, он был на грани истерики. Автомат в руках чуть подрагивал.
– Брось «калаш», живо! – приказал охранник.
– Кирилл, отойди! – взвизгнул паренек.
Что было дальше, Марина помнила плохо. Перегруженный эмоциями мозг отказался воспринимать происходящее. Прогремел выстрел, и Савченко упал. Остальные среагировали почти мгновенно. Митю повалили на землю, скрутили руки за спиной.
Юноша поднял страдающий взгляд на Алексееву.
– Простите меня. Ничего не вышло… – прошептал он. По его щеке медленно покатилась слеза.
* * *
– Очнитесь, очнитесь, пожалуйста! – шептал где-то в темноте юношеский голос.
Сознание возвращалось толчками, а глаза по-прежнему не открывались.
– Митя? – позвала Марина.
– Да, это я, – слова звучали невнятно.
В тусклом свете аварийных ламп Алексеевой удалось рассмотреть лицо юноши. Заплывшие синяками щелочки глаз, рассеченный лоб и щека, светлые волосы слиплись от бурой крови.
– Собрат по несчастью, – горько шепнула она.
– Ничего, это все ничего… Что дальше-то будет?
– Не парься, Митюха, все будет хорошо, – раздался из-за стенки знакомый, чуть шепелявый голос.
– Не, Хохол, не будет, – каждое слово давалось Анохину с трудом.
Марина, в свою очередь, не могла поднять головы от ледяного каменного пола. Тупое безразличие накатилось на нее, задушило в своих объятиях.
– Митя… – последним усилием позвала она, протянув ладонь. – Если вас выкинут на поверхность… В бункер… не…
Женщина дернулась и затихла, так и не сумев коснуться Митиной руки.
– Марина! – вскрикнул паренек, бросаясь к женщине. – Помогите! Она не дышит!
Митя заметался по каменной клетке, от решетки – к пленнице и обратно.
– Помогите, помогите!
– Что орешь, предатель? – мрачно спросил Павел Михайлович, появляясь возле импровизированной тюрьмы собственной персоной.
– Она умерла! – всхлипнул Анохин, стоя на коленях возле тела женщины.
Иванов торопливо открыл замок, вошел внутрь и склонился над Мариной. Пульс не прощупывался. Глаза закатились, а губы отливали синевой.
– Вот же …! – выругался старший помощник начальника станции. – Так и есть. Анохин, собирайся!
– Куда? – выговорил Митя. Его губы прыгали, лицо побелело.
– На поверхность. Ты и Хохол. И эту с собой захватите, у нас не кладбище, а в туннель выкидывать не дам, еще не хватало, чтобы крысы расплодились на всякой падали. – Голос Иванова прозвучал холодно и очень просто. Приказ о казни двух человек самым простым способом в метро – отправлением на поверхность без защиты и патронов – был отдан буднично и без эмоций.
– Нет, – шепнул юноша, но тут же взял себя в руки. – Химзащиту дадите?
– На хрена? Все равно мутанты тебя съедят раньше, – недобро усмехнулся Павел Михайлович.
– Я имею право взять старый комплект химзащиты! Мой комплект! Это последнее желание осужденного! – выкрикнул Митя.
Иванов отреагировал на выходку весьма спокойно.
– Ну что же, воля смертника – закон.
– И мне «химзу», – подал голос Хохол.
– Договорились. Хотите продлить мучения? От лучевой болезни помереть, а не от зубов мутантов? Право ваше. Конвой!
Гермоворота со скрежетом раздвинулись ровно на такое расстояние, чтобы туда можно было вытолкать осужденных. Перед выходом на поверхность Анохину и Хохлу развязали руки, дали по старому пистолету с одной пулей – чтобы можно было застрелиться раньше, чем начнется долгая и мучительная агония.
– Счастливо оставаться! – Хохол весело приложил ладонь к виску, будто отдавая честь, и опустил на лицо маску респиратора.
Митю трясло. Его с трудом вытолкали за ворота, у паренька подкашивались ноги. Последним, будто куль с тряпьем, выкинули тело Марины. На женщине остались лишь камуфляжные брюки и куртка. «Берцы», химзащиту и поясную сумку с остатками транквилизаторов и блокнотом забрал себе Павел Михайлович.
– Желаю вам подыхать долго и мучительно, – напутствовал Иванов. Створки захлопнулись, отсекая последний оплот цивилизации от обреченных на смерть.
* * *
Аня бегло осмотрела себя в зеркало и осталась недовольна.
– Ну и что это? Разве это похоже на девушку? – поинтересовалась она.
Марина лениво потянулась.
– Отстань. Тут все так выглядят.
Два года спустя после катастрофы Алексеева беседовала со своей подругой Аней во время короткого перерыва между постоянными делами и заботами в своем кабинете.
Девушки бункера выглядели одинаково: коротко стриженные – так легче поддерживать гигиену, – одетые с основном в камуфляж, который разведчики приносили со склада туристического магазина, найденного ими в паре километров от бункера. Глаза обычно запавшие, с расширенными зрачками из-за нехватки света, одинаковые грустные улыбки. Тяжкого труда в бункере девушки не знали, хватало мужчин, способных взвалить на себя и заботы разведчика, и поломки в оборудовании, и трудные ночные дежурства у дверей и по этажам. Но девочки помнили прежние времена, и в самом нежном возрасте хотелось цветов и конфет, хотелось романтики. Кому-то повезло – после вылазок разведчики приносили своим половинкам милые безделушки, которые они находили в еще целых магазинах на поверхности, а кто-то в условиях количественного преобладания слабого пола оставался без должного внимания. К таким женщинам относились и Аня, и Марина.
