– Если я когда-нибудь вернусь и расскажу парням, не поверят! – ухмыльнулся Митя. – В самой-самой настоящей сказке побывал!
– Ну, про сказку ты загнул! Думаю, что физики, химики и математики, если они там еще живы, построили намного более развитую цивилизацию. У нас так, отголоски прошлых дней… А вера в чудо просто помогает жить, – улыбнулась женщина.
– Все равно! Бункер, где есть коммунизм! – воскликнул юноша.
– Не коммунизм, я же объяснила, а общество нового типа, – мягко поправила Марина. – В любом случае, вы ошибаетесь. Даже если Изумрудный город существует, шансов попасть в него нет. Это они нужны нам, а не мы им. Если ученые в течение стольких лет не вышли на связь, то вряд ли что-то изменится в будущем.
– Изумрудный город существует! И жители метро непременно туда попадут! – горячо воскликнул Митя.
– Те ваши искатели, которые стучат в створки после метромоста Воробьевых гор, заняты заведомо бесполезным делом, – горько отозвалась Алексеева.
– Марина Александровна! – раздался тоненький голосок, прерывая невеселые размышления заместителя начальника бункера.
Женщину за карман армейских штанов дергала маленькая светленькая девочка лет пяти.
– Да, Сонечка? – ласково отозвалась Марина.
– А когда мы снова рисовать будем? – плохо выговаривая букву «р», спросила малышка.
– Скоро, маленькая, скоро, – заулыбалась Алексеева, поглаживая девчушку по коротко стриженной беленькой головке.
Митя смотрел во все глаза и потихоньку пятился к стене. Соня улыбнулась ему во все свои… сорок зубов, и Анохин вскрикнул.
– Зубы! Глаза!
Соня растерянно захлопала глазами, не понимая, чего испугался этот взрослый и не следует ли испугаться и ей самой. Марина присела рядом с ней на корточки и снизу вверх посмотрела на Дмитрия.
– Привыкай. У нас все дети такие. И даже то поколение, которое этих детей родило. Все, кто родился после катастрофы, альбиносы с красными глазами. И – вот такая у нас стоматологическая мутация, у всех, кроме «старой гвардии». Странно, что ты не обратил внимания на Володю и Никиту. Они точно такие же. Хотя в красном свете ламп вы все кажетесь красноглазыми монстрами, – устало ответила она. – Не пугайся. Это ничего не значит, чисто внешние изменения, на умственное развитие детей не влияет. Даже больше скажу, средний возраст родителей этих детишек, как ты уже понял, пятнадцать – семнадцать лет. Мы были очень удивлены, когда наши девочки, дети спасшихся жителей бункера, нарожали нам внуков. Но Соня – это дочка Любы, нашего агротехника, я тебя с ней еще познакомлю. Девочке пять лет. У Любаши она восьмая, самой младшенькой – года два, старшему восемнадцать, он родился через несколько недель после катастрофы. А потом через год рожала. Ударник демографии!
Алексеева грустно улыбалась своим невысказанным мыслям.
Соня, передумав пугаться и обиженная тем, что на нее не обращают внимания, требовательно подергала Марину за рукав.
– Я рисунок нарисовала! – звонко возвестила она, протягивая женщине пожелтевший листок в клеточку.
На нем красовалось зубастое чудовище, раскрашенное синим фломастером, с красными глазами и большими ушами. Длинные лапы занимали почти весь лист. Под картинкой неровным детским почерком печатными буквами было написано «фелосаф».
– Кто же это, Сонечка? – мягко спросила Марина, забирая рисунок.
– Это монстр! – с гордостью выговорила девочка. – Страшный. Наверху живет. «Философ»!
– А откуда же ты знаешь, как он выглядит?
– Мне папа рассказал!
Муж Любаши, математик Василий, организационный помощник Паценкова, тоже не раз выбирался на поверхность с разведчиками, и после каждой вылазки Соня завороженно слушала страшные истории на ночь.
– Умница, зайка. Ну, беги, играй! – Алексеева обняла малышку.
– А кто такой зайка? – спросила девочка.
– А вам разве Ксения Андреевна не рассказывала? Зайка – это раньше на поверхности жил такой зверь, с ушами, серенький.
– Зубастый? Как «философ»? – заинтересовалась Соня.
– Нет, что ты! Давным-давно, когда люди жили там, где сейчас страшные монстры, в лесу водились зайчики, белочки, они были маленькие и добрые, дружили с людьми, – наскоро объяснила Марина. – Все, а теперь беги!
Соня засмеялась и вприпрыжку поскакала к своему спальному месту.
– Видишь, Митя. Тут у нас уже и рисунки в духе сюрреализма, малышня такое калякает, что мы даже представить себе не могли в их годы, – мрачно заметила Алексеева, вставая. – Очень сложно объяснить ребенку, что такое заяц, волк или кошка, когда они никаких животных в глаза не видели. Для нас это было само собой разумеющимся, было странно увидеть ребенка, который не знал, что такое белка или солнышко. А теперь в нашем бункере отстающим в развитии считается тот, кто не знает, что такое химзащита, респиратор или гермодверь. Ценности меняются, реальность совсем новая. И нам, тем, кто еще помнит прошлое, ой, как тяжело это все принять…
Анохин нахмурился, пытаясь поймать какую-то мысль. И, наконец, сообразил.
– У вас нет крыс! – удивленно воскликнул он.
– Нет. Ни крыс, ни тараканов, ни жуков. Вообще ничего живого нет, – подтвердила Марина.
– А почему? У нас в метро считается, что там, где крыс нет, точно какая-нибудь гадость пострашнее водится! – взволнованно объяснил Митя. Несмотря на видимое благополучие подземного убежища, что-то тревожило юношу, привыкшего везде видеть опасность, давило и пугало.
– Так вышло, – задумчиво ответила женщина. – Со стороны завала мы внимательно следим, чтобы никакие вредители не проникли, да и земли там осыпалось столько, что ни одна крыса не раскопает. Со стороны гермоворот тем более не пролезть. Это большой плюс… Знаешь, мы с прежних времен смогли сохранить даже немного муки, никакой вредитель до нее не доберется. Ты пробовал когда-нибудь настоящий пирог? Вот попробуешь, тебе понравится. Идем, покажу тебе нашу гордость.
Марина привела Митю в комнатку, где стояли несколько чистых металлических раковин и краны, выкрашенные довольно свежей серой краской. Алексеева покрутила вентиль, и из крана тонкой струйкой полилась вода. В этом же помещении за занавеской, сделанной из грубой мешковины, с потолка свисали душевые лейки. Рядом за дверью обнаружился старинный санузел.
– До сих пор работает. Не позволяю разводить грязь. Ненавижу, когда плохо пахнет. У вас на станции все перебивает запах костра, а от всей вашей доблестной охраны разит потом. После ужина отправишься сюда мыться, одежду я тебе выдам. Водосток у нас хитрый. По трубам все стекает прямо в городскую канализацию, а оттуда – как бы не в саму Москву-реку. Трубы уходят вниз почти отвесно и очень глубоко, если верить планам, поэтому никакая гадость из коммуникаций не влезет. Как тебе? – похвасталась Марина.
– Круто… – в полном восторге отозвался Митя. – А у нас в туалет ходят в ведро, обливаются тоже из ведра, раз в неделю…
