– А темнота в бункере как нельзя лучше способствует развитию инстинктов. Ты же житель метро, ты знаешь, кто может водиться во мраке, кто копошится в глубине туннелей, которые никогда не видели солнца. Жутко, верно? – прошептала Марина, с хищной усмешкой глядя на него.
Слабая лампочка под потолком замигала и потухла. Анохин остался в кромешной темноте наедине с женщиной, которая теперь пугала его до дрожи, до нервной икоты.
– Я слышу, как бьется твое сердце, чувствую твое дыхание. Я вижу тебя. Скоро… Совсем скоро, – раздался в кромешном мраке свистящий шепот.
У Мити сдали нервы.
– На помощь! – закричал он, бросаясь к двери. И лоб в лоб столкнулся с Женей, вошедшим в кабинет с мощным ручным фонарем.
– Чего орешь? – спокойно поинтересовался Хохол. – Темноты испугался? Не паникуй, всего лишь перебой на подстанции. Марина, пойдем со мной.
Алексеева не двинулась с места, пристально глядя на мужчину.
– Что, силы повстанцев захлебнулись? Генератор встал, Женечка? Скоро дерьмо из канализации попрет, заливать-то нечем, и вода не работает. И фильтры тоже скоро встанут, ты же не знаешь, какие нужно подключать. А я не хочу тебе помогать, мне самой прекрасно и без света, – жестоко усмехнулась она.
– Подумай о маленьких детях. Им страшно, они зовут маму. Вставай, – приказал Евгений.
Марина неторопливо поднялась с места, проходя, коснулась руки Мити. Ободряюще сжала его пальцы.
– Ничего не бойся. Время еще есть. Жди меня здесь. Мы продолжим разговор, – кивнула женщина, выходя.
Анохин отшатнулся и заскулил от страха.
* * *
– Ну что же, генераторы встали. Тут поломка на подаче топлива, здесь оплавилась проводка, а замены у меня нет. Третий аппарат я запустила, но он обслуживает насосную станцию. И последний, самый слабый, я переведу на щиток электричества, – сказала Марина, вставая.
Свет в генераторной мигал, лампочка светила тускло, едва-едва. Когда упало напряжение, в коридоре замкнуло проводку, и только то, что генератор встал, спасло от возгорания. Света в помещениях почти не было, в основном зале зажглось красное, резервное освещение, потребляющее минимум электроэнергии. Остановились часы, перестала работать электроплита, вода из крана не текла, а капала.
Алексеева вытащила из кармана нагрудный календарик – обычный лист бумаги, где черной ручкой были нарисованы даты по месяцам, подняла его на свет, зачеркнула несколько чисел.
– Вчера в бункере был день, когда мы праздновали Новый год. В тот день, двадцать лет назад, наш прекрасный мир погиб и родился новый. Мы обычно готовились к празднеству, но, кажется, в этот раз про него все забыли, – с горечью сказала она. – Жители последнего пристанища собирались в зале, рисовали новый календарь. Наступил 2034 год… Мы храним память не только о часах, но и о днях, месяцах и годах. Когда-то Григорий Николаевич сказал мне, что бункер погибнет, когда прервется традиция. Мы на пороге смерти, Евгений. И мне совсем не страшно. Просто больно оттого, что мы могли завершить наш путь, дорогу хомо сапиенса безболезненно, под моим надзором. А теперь нам придется сходить с ума в красном свете аварийных ламп. Ты, кажется, этого хотел?
Голос женщины звучал тихо и бесцветно. Хохол вглядывался в ее лицо.
– Что ты говоришь? Почему смерть? Отвечай, что происходит?! – крикнул он.
Марина спокойно смотрела ему в глаза.
– Ты сам все узнаешь в свое время. Мой тебе совет – беги отсюда. Забирай Анохина, катитесь куда угодно, только, пожалуйста, скорее. Дайте нам спокойно завершить свою историю. Не мешайте. Я не хочу, чтобы ты умер. Но ты обречен. Я даю тебе шанс погибнуть безболезненно. Возьми пистолет, застрели Митю и застрелись сам, – бесстрастно сказала она.
Жене стало жутко. В темноте, в изолированном отсеке на него навалился дикий страх, который в метро называли страхом туннеля. Бледное лицо Марины, ее широко раскрытые глаза, полные спокойного осознания неизбежности, пугали до дрожи в коленях. Гнетущую тишину нарушал только гул генераторов из-за двери.
Алексеева молча смотрела на него, не двигаясь и не мигая. Под ее пристальным взглядом Хохол чувствовал себя лабораторной мышью под острым скальпелем ученого. По вискам потекли капли ледяного пота, мужчину забил озноб.
Его нервы не выдержали. Он схватил женщину за воротник куртки и затряс, как тряпичную куклу.
– Отвечай, отвечай, что ты знаешь! – в исступлении кричал он.
Голова Марина моталась из стороны в сторону, а глаза были по-прежнему широко распахнуты. Огромные черные зрачки стремились вобрать в себя последние капли света. Женщина казалась неживой, Женя чувствовал кончиками пальцев холодную влажную кожу.
Наконец он отпустил Алексееву, отступил на шаг, прижавшись к стене. От суеверного ужаса у него подкосились ноги, он сел на пол, обнял руками колени.
– Ты должен уйти, – повторила Марина, глядя на него сверху вниз. – Будет хуже. Скоро сюда придет страх. Бери Митю и уходи.
Она повернулась и пошла прочь по коридору. Охранник у двери, из молодых ребят, парень лет пятнадцати, попытался преградить ей путь.
– Отойди, – властно приказала Алексеева, отстраняя дуло автомата.
Мальчик вздрогнул, попятился, не смея стоять у нее на пути.
Марина усмехнулась. Что страх делает с людьми! Электричества не было всего несколько минут, пока она шла в генераторную и в свете фонаря осматривала аппараты, а в бункере уже царила массовая истерика. Детей можно было понять. Они лишились контроля взрослых, поддавшись мгновенному соблазну, подняли бунт, загнав любящих и когда-то любимых наставников в тесный кабинет под замок, и в тот же день осознали, что не способны справиться с системами жизнеобеспечения. Погас свет, прекратилась подача воды, и рано повзрослевшие ребята прекрасно понимали, что, оступившись раз, они безвозвратно покатились в пропасть. Сейчас у них не было возможности починить оборудование. Даже с помощью старших. Не хватало материалов. Бункер погружался во мрак, узкие коридоры заполнялись темнотой и ужасом, а в воздухе витала паника.
Женщина поднялась на верхний этаж. Молодежь расступалась, виновато опуская глаза. Их самонадеянное юношеское восстание против контроля и опеки захлебнулось, не успев начаться.
– Ключи! – потребовала Алексеева, останавливаясь возле кабинета Паценкова.
– Они у Хохла, – робко подали голос из темноты.
– Так принесите! – не терпящим возражений тоном потребовала Марина.
В полутьме метнулась тень, затихли шаги.
– Наигрались? – хмуро спросила женщина, оглядывая ребят, толпившихся у стены.
Вообще, на первый этаж подниматься без дела было не принято, но сейчас внизу стало настолько страшно, что там остались только самые старшие ребята и малыши. Подростки четырнадцати – шестнадцати лет жались по стенам, не смея поднять глаз.
