– Ладно. Нужно идти, – сама себе сказала Марина. И удивилась, как жалко и испуганно звучал ее голос.
Отсек за отсеком женщина осматривала убежище. Верхний ярус бункера, где в кабинете начальника по-прежнему лежал остывший труп Андрея, был пуст. Все жители убежища собрались на втором этаже, в большом зале, и было жутко идти по неосвещенному коридору, мимо закрытых дверей.
Шаг. Еще один. А за спиной незримо чувствуется чье-то присутствие. И это сводит с ума. Обернуться. Никого. И это «ничто» снова оказывается за спиной. В панике повернуться лицом. Нет. Никого. Показалось. Несколько шагов вперед. И снова, снова, снова!
– Успокойся! – приказала самой себе Марина. – Это твой дом, ты знаешь его до последнего вентиля на двери. Нечего бояться.
И все равно было страшно. Алексеевой казалось, что желудок скрутили в тугой комок. От голода и усталости тошнило, голова казалась чугунной.
– Ничего. Ничего… – утешала она саму себя. И в наступившей тишине Марина казалась самой себе маленькой девочкой, которую закрыли в наказание в темной комнате.
«Я так хочу, чтобы все это оказалось сном… Чтобы я проснулась в своей кровати в Мытищах молодой студенткой, чтобы в окна светило весеннее солнце, и все забылось через несколько минут за чашкой ароматного кофе… Больше всего на свете я мечтаю снова побывать у себя в городке, пройтись по лесу, послушать, как бьют часы на здании администрации, обтереть пыль со старинного пианино и снова сыграть… Если что-то осталось от всего этого…»
От таких мыслей сердце мучительно заныло. Женщина прижалась лбом к холодному металлу гермодвери, успокаиваясь. Нет. Только не сейчас. Сейчас нельзя предаваться ностальгии и хандре.
– Ты похоронила все, что могла. Всех, кто был тебе дорог. Все свои надежды и мечты, личную жизнь, веру в светлое будущее. Так что теперь плакать? – пробормотала Алексеева, обращаясь к самой себе. И решительными шагами двинулась по коридору.
* * *
Осмотр помещений ни к чему не привел. В отсеке фильтрации, в генераторной, на складах и в кабинетах было тихо и пусто. Нижний ярус бункера замер в безмолвии. Марина обошла его по кругу, дошла до ворот, на всякий случай выстучала по ним привычный сигнал SOS азбукой Морзе. Нет. Ничего. Только гулкое эхо металла заблудилось в темных углах. Тишина и пустота.
Тихо было и в кухонном отсеке. Там еще пахло едой, едва-едва. Вытяжка работала плохо, не унося запахи.
Аккуратные грядки бугрилась холмиками. Люба собиралась сажать картошку, когда начался бунт. Алексеева осмотрела землю в свете фонарика и пошла дальше. Дошла до завала, посветила. И, не обнаружив ничего, вернулась наверх. Ей предстояло сочинить историю, куда делись ребята…
Марина сидела в своем кабинете, в свете фонарика вновь и вновь просматривая бумаги. Может, это ошибка, может, ничего не произошло? Час назад женщина прошла по секторам, осмотрела всех присутствующих. Все на месте. Самые маленькие дети уснули, свернувшись комочками под одеялами, подростки жались друг к другу, перепуганные, чумазые и заплаканные. Девочки лет шести-семи шмыгали носом и прятались за спины старших. Молодежь старалась казаться спокойной и уверенной в себе, но их глаза выдавали все. Алексеева еще раз устроила перекличку по секторам, дала последние наставления руководителям и объявила отбой.
В дверь постучали, на пороге показался Илья.
– Ты чего? Ты же должен быть в секторе? – устало возмутилась Марина. У нее не было сил читать парню морали.
– Знаю. Там приглядывает Люба, она уже пришла в себя. Ты знаешь, куда делись наши дети? – тихо спросил Оганян.
– Нет. Если бы я знала, то публичной переклички не было бы. Я сама обескуражена и не знаю, что предпринять, – вздохнула женщина.
– Марин, ребята хотят есть. Что мы будем делать?
– Я думаю над этим вопросом. Я полагаю, что стоит попробовать переключить ультрафиолетовую лампу на генератор и продолжить выращивать картошку. Отключить освещение коридоров и технических отсеков, оставить только аварийные лампы в основном зале, ультрафиолет внизу и плиту.
– Ты хоть можешь себе представить, как теперь это будет выглядеть? – воскликнул Илья.
Алексеева знала, что все эти проекты невозможны. Что пока объявлено чрезвычайное положение, нельзя выпускать детей из виду, ни в коем случае не оставлять их одних. Это означало, что невозможны дежурства на нижнем ярусе и по коридорам, что в темном бункере, где в коридорах не будет света, еще скорее начнется паника и беспорядок. Но что можно было сделать?
– Я знаю, Илюш. Но у нас нет альтернатив. Давай подумаем обо всем завтра. Я уже ничего не соображаю, честное слово. Пожалуйста, дай мне побыть наедине с собой, – тихо попросила Марина и выставила юношу из кабинета.
Встретила его взгляд. И не смогла его выдержать. На нее свинцовой гирей навалилось чувство вины. Молодой отец потерял дочь. Любимый крохотный комочек, невинное существо, она исчезла странно и страшно, и женщина считала виноватой только себя.
– Прости меня, если сможешь, – чуть слышно прошептала она, отворачиваясь.
Марина присела на край стула, в полной темноте погрузилась в свои мысли. Торопливо встала, вытащила из сейфа ампулу с промедолом и поспешила на второй ярус бункера.
Не глядя на детей, женщина прошла в технический отсек и решительно открыла дверь карцера. Фонарик в дрожащих руках прыгал, луч метался по влажным стенам, когда Алексеева спускалась по ступеням.
Хохол лежал у стены на холодном полу, прижимая забинтованную руку к себе.
– Женя, ты спишь? – негромко окликнула его Марина.
– Нет, – чуть слышно откликнулся мужчина. Алексеева подошла ближе, присела у решетки, однако не открывая ее.
– Мне жаль, что так вышло. Встать можешь? Я обезболивающее принесла, – прошептала женщина, набирая шприц.
Мужчина с трудом сел у стены, в свете тусклого фонарика рассматривая темницу.
– Зачем ты пришла? – наконец спросил он.
– Посоветоваться. Ты в курсе, что происходило последние несколько дней. Ты стоял у руля вместе с Паценковым, но он мертв, а тебе задать вопросы я вполне могу.
– Я так понимаю, не ответить нельзя? – мрачно спросил Хохол, и по его тону женщина догадалась, что ему и начальнику было что скрывать.
– Теперь не получится. До катастрофы ты отмахивался от меня, теперь не выйдет. Женя, роли снова сменились. Ты добился того, чего хотел, – захватил власть. На два дня. Кажется, такой расклад тебя не устраивает? Но и я умею принимать решения и получать то, что мне надо. Если вдруг я почувствую, что ты брешешь, – можешь догадаться, что тебя ждет. И тогда отстреленная рука не покажется тебе великой потерей, – спокойно ответила Марина.
– Мне все равно долго не протянуть, и ты сама это прекрасно знаешь. Я подыхаю от лучевой болезни, какое уж тут дело до руки. Ну что же, если ты хочешь, я расскажу тебе то, что успел увидеть, – пожал плечами Женя.
