Алексеева присела на пол у решетки, подобрав под себя ноги, нервно обвела стены фонарем.
– Приступай. Только помни, я знаю не в пример больше, чем ты, и любую ложь отсеку на подлете.
– Мне незачем тебе врать, от меня уже ничего не зависит. Кажется, я закончу свои дни именно тут. Пока мы с тобой ждали казни на Фрунзенской и бегали от мутантов Москвы-реки, Паценков немного покопался в твоих записях, увидел ампулы с пластохиноном и допросил вашего врача. Людмила отказалась рассказывать о том, что за препарат ты велела использовать, и начальник проявил излишнее усердие. Медик умерла, когда он не рассчитал силы и ударил ее в порыве гнева. Андрей так ничего и не узнал. Зато начал подозревать, что ты скрываешь какую-то важную информацию. И ему нужна была ты. Хоть он все годы своего правления мечтал от тебя избавиться, но бросить тебя на Фрунзенской не мог, потому что хотел добиться истины. Паценкова крайне напрягало его фиктивное положение в вашем убежище, его бесило то, что ты много знаешь и мало говоришь. Тут внезапно вместе с тобой от мутантов спасли меня, и я быстренько сообразил, что к чему. Нечаянно подслушал разговор Андрея с Ваней, он расспрашивал его, не знает ли тот чего-нибудь интересного про жизнь бункера. Я нагло заявился к нему в кабинет и сказал, что могу помочь. И в запале ваш начальник как на духу выложил мне все свои соображения. Неплохой вариант – я никого не знаю, меня – тоже, и если что, меня можно пристрелить в любой момент. Он рассказал, что хочет отправить тебя в карцер и допросить, но мне вспомнилась ваша милая беседа с Ивановым на Фрунзенской, и я понял, что побои не подействуют. Тогда мне пришла в голову другая идея. Было бы неплохо тебя напоить, но самогона у вас нет, тогда мы с Паценковым нашли в его шкафу транквилизаторы. И поняли, что из затуманенного разума легче вытаскивать правду. Не рассчитал я только одного – от клоназепама ты совсем перестала разговаривать и ходила как в тумане. Тогда мы с Андреем решили в твое отсутствие самостоятельно посмотреть те помещения бункера, в которые ты его не пускала. Весело, да? Начальник бункера никогда не был в отсеке фильтрации. Мы увидели сломанный угольный фильтр, работающий радиационный, и почему-то решили перекрыть вытяжку и попробовать влезть в него. Но не учли, что система воздухонасосов работает на полную мощность, поэтому у второго угольного фильтра что-то мгновенно вышло из строя. От перегрузки произошло короткое замыкание на генераторе, оплавилась проводка. А потом мы нашли планы снабженца Олега, которые лежали в твоем кабинете в сейфе, и поняли, что бункер заражен радиацией. Забавно. Паценков чуть не поседел, когда узнал. И мы срочно начали соображать, что делать. Андрей так перепаниковал, что мгновенно принял мое предложение о переселении в метро. Но он был мне не нужен. Мне нужна была ты. Я хотел спросить, что же в итоге произошло, начал снижать дозу транквилизатора, пока ты не пришла в себя. Тем временем мы с детьми побеседовали, они поняли все прелести жизни большого метро и согласились на бунт. У меня стояла одна задача – переманить тебя на свою сторону, допросить и убрать. Но ты успела раньше. А еще, Мариночка, я знаю вашу страшную тайну. Детки мутируют. Когда начнется голод, а это случится, они станут кровожадными тварями. Например, ту малышку съели у меня на глазах.
– Что?! – крикнула Алексеева, вскакивая. – И ты мне ничего не сказал? Кто? Какую малышку?!
Кажется, страшная тайна раскрывалась сама собой.
– Маленькую девочку. Я стоял у гермоворот, когда одна из ваших старших девочек потащила маленький сверточек в ту сторону. Ее глаза были совершенно неадекватными. Крошка рыдала у нее на руках, а она впилась ей зубами в шею и перегрызла горло. Я поглядел, как жрет эта тварь, а потом пристрелил обеих, отволок к завалу и закопал, – невозмутимо ответил Евгений.
Марина почувствовала, как глаза залил липкий пот, закружилась голова. Женщина не удержалась на ногах и осела на пол.
– Ты так спокойно говоришь об этом? – посиневшими губами выговорила она.
– Я видел многое, Мариночка. Пока лазил по вашим Раменкам, и не такое повидать довелось. Тем более я прекрасно понимал, что дети с огромной башкой, с кучей зубов и красными глазами не могут быть нормальными. Так или иначе природа возьмет свое. И только ты со своим вечным наивным идеализмом верила, что волшебная сыворотка и развитая культура сможет остановить эволюцию тварей. Ты просчиталась. Потихоньку твои дети обращаются в монстров. Когда они чувствуют кровь и страх, в них просыпается хищник. Они желают свежего мяса и скоро сожрут вас, старших, потому что у вас мутации начнутся позже. Я убил двоих. Твой шанс выжить – перестрелять остальных.
– Мне незачем будет жить, Женя, – тихо ответила Марина, сглотнув ком в горле. – Я посвятила себя этому бункеру, делала все, чтобы он жил. Ты прав, я с самого первого дня знала, как это будет. Но до сих пор верю, что мы победим природу. Ты знаешь о том, что люди науки и творчества в старости не впадают в маразм, сохраняя светлый ум до конца? Я сделала ставку на это и на пластохинон, который замедлил бы метаболизм. Мы прожили под землей двадцать лет, и все было хорошо. Пока не явился ты… Я знаю, что темнота, голод и страх спровоцируют наше одичание. Помню, что последняя вакцинация была год назад. Вместе с календарем каждый Новый год я делала инъекции всем жителям бункера. Я знаю, что совсем скоро наш бункер станет из убежища казематом, мы похороним себя за толстыми стенами, сожрем друг друга, как только кончатся запасы тушенки. Но я не хочу в это верить. Я надеюсь, последней отчаянной надеждой, что все вернется на круги свои. Я не хочу увидеть бездарный конец всех моих трудов…
Женщина всхлипнула, жалобно, по-детски, спрятала лицо в ладонях, чувствуя, как они становятся мокрыми от слез.
– Мариночка, не плачь, – вдруг тихо попросил Женя. Его знакомая с далеких мирных лет просящая интонация всколыхнула старую боль, которая на мгновение пересилила страх.
– Я не буду плакать. Все будет хорошо! – пробормотала Алексеева, убеждая саму себя. – Скажи мне, если ты убил двоих, причем и тварь, и жертву, – то где еще пятеро?
Страшная мысль заставила женщину прижаться спиной к холодным камням. Каннибалы по-прежнему были среди них. Если Лилю сожрала Света, то что с мальчишками и с Лидой?
– Мне пора! – нетерпеливо махнула рукой Марина и выскочила из отсека.
Она бежала через весь зал по кругу, на ходу оглядывая спящих детей. Кто-то из них – убийца и людоед, и теперь опасность в бункере жила изнутри, подстерегала в темных углах, стояла за спиной.
Женщина чувствовала, как рубашка пропитывается холодным потом, как леденеют руки, скручивает животным ужасом внутренности. Сейчас больше всего на свете она хотела, чтобы слова Хохла оказались страшной сказкой. Но понимала, что Женя не лжет.
Светя фонариком, Марина спустилась вниз и застыла у лестницы. Возле вскопанных грядок лицом вниз лежала Люба.
Алексеева бросилась к ней, перевернула на спину. Широко распахнутые глаза, раскрытый в немом крике рот.
Луч фонаря панически заметался по земле. Наконец, Марина увидела то, что так напугало агротехника.
