Справа зияла выжженная пустошь. Раньше там был завод, поставлявший космическое оборудование. Секретное предприятие, с КПП и входом по пропускам, стало первым объектом удара. От огромной территории с корпусами и цехами остались дыры воронок и оплавленные перекрытия зданий, согнутые безжалостной силой, скрученные в спирали. Вдалеке стояли остовы домов наукограда Королева, где жили сотрудники завода. Там целых зданий практически не было, все лежало в руинах. Вряд ли кто-то смог выжить после точного удара ракеты…
Чуть дальше, в сторону Москвы, в мирные годы стояло предприятие «Метровагонмаш», поставлявшее вагоны метро, в том числе и для Метро-2. Как Марина предполагала, ему тоже досталось. Не так сильно, как ракетостроительному заводу, но внушительно. Раньше у проходной завода на постаменте стоял тяжелый танк времен Великой Отечественной войны. Ударной волной его, словно пушинку, сорвало с бетонной подставки и перевернуло на крышу. Так он и остался лежать, как жук на спине, кверху гусеницами, апофеозом Последней мировой.
Почему-то эта простая и обыденная для выжженного ядерной войной мира картина повергла Марину в уныние. Этот танк всегда, с самого детства, казался ей той самой мощью, которую невозможно преодолеть и победить. Но и он был изувечен человеческим безумием.
Алексеева отогнала дурные мысли. В любом случае – ее мечта сбылась. Спустя двадцать лет, пройдя через невероятные испытания, она вновь оказалась в родном городе. Марина перебралась через разрушенный мост и вышла к Конструкторскому бюро автотранспортного оборудования. Заводу досталось не сильно. На большом здании главного цеха вылетели все стекла, взрывная волна вогнула тонкие стенки ангаров. Прицельного огня по заводу не велось. Понимали, что, когда весь мир погрузился в хаос, предприятие, пусть даже выпускающее военную технику, уже никому не сможет навредить.
Ближайшие к КБ АТО дома рассыпались на кирпичи. Много ли им было нужно – старые конструкции, возведенные еще во времена Советского Союза, не выдержали напора. Дом Марины был четвертым от дороги, проходившей мимо Конструкторского бюро. Издалека она увидела, что он цел, стоит на месте, как и раньше, только теперь окруженный темным лесом разросшихся деревьев.
Женщина остановилась на обочине дороги, возле рухнувших торговых павильонов. Опытный глаз разведчика везде отмечал присутствие живых людей. Мытищи не погибли в огне бомбежки. Здесь, как и в столице, остались убежища, сохранившие жизни населения до сих пор.
На обочине валялся фильтр от противогаза, совсем новый, не истрепанный ветром и палящим солнцем. Когда он забился, местный разведчик, недолго думая, бросил его себе под ноги.
С машин, застывших на потрескавшемся асфальте, было снято все, что только можно снять, даже сиденья были вырваны вместе с болтами.
К бетонным блокам ограды КБ АТО уходила едва приметная тропинка. В щель мог бы спокойно пролезть человек в полной сталкерской амуниции, а из-за забора открывался отличный обзор.
Даже когда мир перестал принадлежать людям, эти эгоистичные существа продолжали оставлять на своем пути следы своего присутствия.
Алексеева обернулась, в последний раз кинула взгляд на цеха Конструкторского бюро. Где-то в толще земли под ним теплилась жизнь. Эта мысль огорчила и обрадовала одновременно. С одной стороны, разведчикам грозила беда. Новый, незнакомый им мутант, способный воздействовать на психику, окажется неприятным сюрпризом для разведчиков. С другой, если у Марины, волей случая, родится человек, как злая насмешка судьбы, ребенок безвременно погибшего беженца Ганзы и начальницы канувшего в небытие бункера имеет призрачный шанс на спасение. Или же подвергнет мытищинских обитателей убежища смертельной опасности, если мутации вдруг проявятся позже.
Погруженная в невеселые раздумья, женщина медленно пошла вдоль обочины.
Марина хотела идти по шоссе, но поняла, что это станет не самым здравым решением. Через дорогу от ее дома раскинулась непроходимая чаща. Раньше там были посадки Университета леса, ровные ряды сосен и берез. Теперь же выросшие выше домов деревья пробили корнями тонкий асфальт и соединились единым массивом с тополями и кленами тихих мытищинских двориков. Дома по улице Попова оказались погруженными в буйство зелени.
Алексеева пошла в обход, спотыкаясь на растрескавшемся асфальте. Подмосковные Мытищи уже стали частью природы. Старые микрорайоны города летом утопали в зелени. Они не были, как Москва, закованы в асфальт, поэтому единение с цветущей флорой настало быстрее.
Порой в чаще мелькали неясные тени, раздавался скрежет металла, когда мутанты пробегали мимо машин. На верхних этажах девятиэтажек гнездились летучие твари, их истошные крики разрывали тишину.
К Марине никто не совался. Видимо, ее теория про защитные механизмы оказалась верна.
Алексеева прошла мимо детской площадки, на которой играла маленьким ребенком. На глаза навернулись бы непрошеные слезы – но бестия не умела плакать. Обескураженная, раздавленная морально, женщина присела на железный каркас скамейки, оглядываясь вокруг. На сырой земле отчетливо виднелись следы сапог. Скорее всего, разведчики были здесь совсем недавно.
«И не страшно им соваться в чащу?» – зачем-то спросила саму себя Марина.
В траве, возле следа от тяжелого ботинка, блеснула металлическая фигурка. Женщина наклонилась, и у нее в руке оказался маленький солдатик. Краска с него давно стерлась, винтовка отломилась. Видимо, разведчик бункера нес игрушку домой и потерял. Наверное, в полутемных коридорах у него есть дети и жена…
Мучительная, горячая волна нечеловеческой душевной боли поднялась от груди. Марина подняла голову и завыла, застонала, выплескивая всю свою злобу и обиду в бездонное серое небо.
Но город молчал, не желая приветствовать своего нового жителя.
Алексеева долго сидела на одном месте, раскачиваясь из стороны в сторону, справляясь с горьким отчаяньем безвозвратной потери.
Заросшие травой корпуса детского садика, утопающие в зеленом море качели и лестницы навевали теплые детские воспоминания. Какое это было время… Никто не мог подумать, что мир окажется таким…
Наконец Марина нырнула под сень деревьев и оказалась у подъезда собственного дома.
Все как раньше. Крашенная в серый цвет створка двери. За долгие годы краска растрескалась, осыпалась хлопьями, но на ней сохранилось неприличное слово, которое до катастрофы какие-то умельцы выцарапали гвоздем.
Стекла дома осыпались, но на окнах первого и второго этажей сохранились фигурные решетки. Где-то трепыхались на ветру пластиковые жалюзи, чудом пережившие страшные двадцать лет разрухи.
Женщина нерешительно протянула руку к двери, изо всех сил сжала отполированный множеством прикосновений металл и потянула. Дверь поддалась на удивление легко, почти без скрипа.
«Неужели сюда кто-то ходил?» – мелькнула в голове усталая мысль – и погасла. Какая разница. Ходили – и ходили. Теперь ей нет до этого дела.
