Луис смотрел на огонь. Он слишком долго жил, чтобы спорить. Когда-то он любил жаркие споры, а теперь предпочитал наблюдать, как заходит солнце и восходит луна; он смотрел, как распускается весенняя зелень и опадает золото осени, как воспринимают это животные — без любопытства.
От костра поднимался дым, но солнце уже почти зашло, и он надеялся, что их не заметят. Луис немного подремал — со спины он замерз, а спереди было жарковато, но он был рад отдохнуть после дневного перехода.
— Что ты будешь делать? — спросил Гилфа.
— Что ты имеешь в виду?
— Есть ли еще мир? Есть ли в нем место для меня?
— Я не учитель, Гилфа. Я иду вперед в поисках смерти. Я спас тебя от минутной опасности. Возможно, нам надо найти место, где тебе ничто не будет угрожать. Я не могу тебе этого обещать. У меня свои дела, которые я должен совершить, точнее, завершить.
— Так зачем ты меня спас?
— Чтобы не видеть ужас в твоих глазах.
— И все? Не ради своей души или своей чести?
— Нет.
— Зачем было тогда спасать меня — чтобы оставить здесь умирать?
— Я не хочу тебя убивать. Не хочу видеть тебя погибшим. Но ты умрешь, и я хочу отвести тебя в такое место, где я этого не увижу.
Гилфа посмотрел на него озадаченно.
— Тогда отправь меня в лес одного.
— Это тебя убьет. Ты можешь идти гуда же, куда и я, и, если найдешь безопасное место, я пожелаю тебе удачи.
— Но ты сказал, что я умру?
— Ты — человек. Теперь или позже ты должен умереть. Время — океан, а мы — щепки на его глади. Какая разница, утонет ли щепка в первой волне или в третьей? Она все равно утонет.
Гилфа показал на странный кривой меч Луиса.
— Тогда возьми это и покончи со своей жизнью, — сказал он. — Сегодня — все равно что завтра, завтра — все равно что через двадцать лет. Если ты веришь тому, что говоришь, утони сейчас, как щепка в волне прилива.
Луис так близко протянул ноги к костру, что его башмаки чуть не загорелись.
— Я бы так и сделал, если бы это было просто.
— Что может быть проще? Перерезаешь себе горло, и через десять мгновений ты мертв.
Луис промолчал. Он помнил, что увидел в Источнике Мимира. Бесконечные жизни, бесконечные возрождения. Одна и та же история, которая разыгрывалась столетиями, а теперь завершилась. Но отголоски ее продолжают звучать сквозь времена — их исполнители мечутся в хаосе существования, не имея ни цели, ни смысла, ни истории — одну лишь агонию взглядов друг на друга, одно лишь знание любви и близости, которые неизбежно уносят время и смерть.
— Тогда ты — лицемер, — заявил Гитлфа. — Ты говоришь, что не ценишь свою жизнь, но это неправда. Почему тогда ты так боишься видеть, как умирает человек?
Гилфа побледнел, явно испугавшись, что сказал лишнее. Луис усомнился в его искренности. Назвать варяга лицемером — даже в шутку — грозило нешуточным знакомством с честностью его меча или топора.
— Прошу прощения, — смущенно произнес Гилфа.
— Если хочешь совета, — сказал Луис, — я бы на твоем месте предложил себя в рабы норманнам. Им принадлежит будущее.
— Ты — норманн, — пробормотал Гилфа.
— Я норманн. Или когда-то был им. Теперь я просто старик, который ищет смерти, — сказал Луис. — В этой стране у меня не будет будущего, не будет земель и скота. Если можешь, иди на юг. Там найди себе хозяев. Там теплее, поля изобильны. Проживешь свои дни в мире и спокойствии.
За деревьями послышался шум. Всадник. Нет смысла тушить костер, все равно его уже заметили. Три, четыре, пять всадников. Люди из отряда Жируа — Луис узнал их крупного в яблоках коня.
Гилфа схватил Луиса за руку.
— Что нам делать?
— Сними этот камень, — велел ему Луис, постучав по голышу на шее.
Он почувствовал охвативший его страх, но справился с ним. Он знал, что сейчас это бесполезное чувство, рудимент человека, которым он когда-то был. Он может умереть, но снова оживет. И даже если ему суждено умереть навсегда, то колотящееся сердце, пот и сухость во рту не спасут его от этого.
— Это тебя не спасет! — У Гилфы от страха расширились глаза.
— Делай то, что я говорю, если хочешь жить!
Но мальчишка уже исчез в зарослях.
Всадники гикнули и припустили следом, каждый из них был похож на дракона с вырывающимся из пасти дыханием. Луис левой рукой вынул нож и перерезал бечевку. Камень упал на землю, и все чувства и ощущения взорвались внутри. Сердце перестало бешено колотиться, рот увлажнился слюной. Он почувствовал, как его самоощущение сместилось от человека к волку, от жертвы к хищнику.
Со сломанной рукой не было смысла браться за меч. Пик у норманнов не было, только мечи, и он поблагодарил судьбу.
Рысью подошли кони.
— Мы приведем тебя живым, чужестранец.
Луис наклонился и, подобрав камень, сунул его за край ботинка, подальше от кожи.
— Все еще забавляешься со своим нечестивым идолом?
И кони, и люди пахли чем-то густым, похожим на поджаренный окорок. Он чуял запах пота, мочи и экскрементов людей и животных.
Держа нож неповрежденной рукой, Луис расслабил пальцы. Ему придется действовать быстро.
— Убей его, Филосе, и через пару часов мы снова будем в теплом доме.
— Жируа хочет, чтобы мы доставили его целым и невредимым.
— Зачем?
— Он собирается отвести чужестранца к королю. Думаю, после его казни он надеется получить принадлежащие ему земли.
— У меня нет земель, — сказал Луис.
— У него нет земель, Филосе. Его надо убить. — Всадник направил на Луиса свой меч.
— У него есть земля. Безземельные не умеют так хорошо говорить и не знают так много. Посмотри на его меч, на дорогую одежду. У него есть земля, и палачи короля Вильгельма за несколько дней узнают, где она.
Луис слышал топот башмаков мальчика за спиной.
— Так что, пойдешь с нами сам или нам придется бить и тащить тебя силой? — спросил всадник по имени Гильом.
Луис не видел смысла отвечать.
— Взять его! Жентин, Жиль, ко мне.
Филосе ударил каблуками к бока коня, трогая его с места. Но животное, не слушаясь, нерешительно топталось на месте, пока он не приструнил его. Луис закинул голову и послал в небо вопль, вложив в него все отчаяние и гнев этих одиноких лет. Задрожав, лошадь беспокойно закрутилась. Филосе прикрикнул на нее, пытаясь заставить подчиниться, но Луис снова издал отчаянный вопль, и лошадь, подавшись назад, встала на дыбы и сбросила седока в снег, а затем понесла. Всадник поднялся на ноги, остальные спешились и попытались привязать своих; коней к деревьям.
