Фаддей помолчал, о чем-то задумавшись, потом, уже посерьезнев, продолжил:
– Вижу, чего тебя мучает. Думаешь, как тебя твой десяток примет и примет ли вообще? Верно?
Веденя только вздохнул в ответ и расстроенно шмыгнул носом: чего уж от отца таиться.
– То, что думаешь и переживаешь – это хорошо, а вот что в сомнения впал – плохо. Не понял? Слушай тогда. Как десятников у нас в сотне выбирают, знаешь, наверное? – Фаддей дождался согласного кивка сына и продолжил: – Смотрят, конечно, чтоб будущий десятник и уважение у людей имел, и воином был отменным, и хозяином не последним. И выбирает его сам десяток. Ставят над собой добровольно, стало быть, доверяют полностью, так, что жизнь свою в его руки отдать не страшатся. И получается, кого захотят ратники над собой десятником видеть, тот и будет. Так?
Веденя вновь согласно кивнул. Да и как иначе-то?
– Так, да не так… – покачал головой Фаддей и, видя, как уставился на него сын, пояснил: – Без уважения и желания ратников десятнику никак, однако ж не в том его сила.
– А в чем, тятя? – отрока задело за живое.
– В чем? – Фаддей уселся поудобней. – Так сразу коротко и не ответишь. Но теперь тебе это понимать надо.
Вот ты знаешь, что если сотник десятника не примет, то тому десятником и не быть? Знаешь. А почему? Да потому, что сотнику нужен такой десятник, который ему, а значит и сотне, завсегда верен будет. И у которого мыслей паскудных не заведется. Кто о своем как о части общего думать способен.
Потому и ратник, когда в десятники метит, перво– наперво должен заручиться одобрением сотника. И не только его одного. Ежели он у старосты числится в негодных, то и у сотника поддержки ему ждать не след. Но и это еще не все! Совет ратников с серебряными кольцами тоже свое слово сказать должен – если они воспротивятся, не видать десятничества. Зачем такая маята, спрашивается? Так все за тем же! Чтобы всякие горлопаны да прохиндеи в десятники не пролезали! Будь у нас по-другому, всяк толстосум загребущий гривну бы носил. Вон, как в той же дружине княжеской, говорят. Потому-то князь и держится за нашу сотню, и милостями ее не обделяет, что у него самого путных десятников меньше, чем у нас, а уж про сотников вообще молчу! – Фаддей прихлопнул ладонью по столу и горделиво развернул плечи, но тут же скривился – сидеть ему все еще приходилось с бережением.
Помолчали… Веденя поерзал, глянул на отца и все– таки задал вопрос, который сразу на ум пришел, да перебивать не хотелось:
– А как же тогда ратники? Это же они себе десятника выбирают? Верно? Вдруг не захотят. Выходит, и без их одобрения тоже никак? Тогда все одно с десятка начинать надо. Наберешь тех, кто согласен, тогда и сотник прислушается? Так?
Фаддей почесал бороду, поскреб затылок:
– Так-то оно так, да и не так вовсе…
– А как? – удивился Веденя такому повороту.
– Как? Как… Редька едкая! – Чума хлопнул себя по колену и подосадовал. – Вроде и просто, да доходит не сразу и не до каждого! И ведь пока растолкуешь – взопреешь… – задумался.
Объяснить-то сыну, конечно, надо, но как словами рассказать то, что сам понимаешь просто потому, что оно так и никак иначе? Фаддей раньше и не подозревал, какое трудное дело – отвечать на вопросы, но все-таки продолжил:
– Ежели есть у кого охота свой десяток сбить, то никто не мешает – валяй, не возбраняется. Только ратников– то, что меж десятками бродят, много ли наберется? Да и новики по большей части еще с отрочества знают, под чью руку пойдут – за них отцы сговариваются. Тем более что в десяток вступать – это клятву на мече давать, и разрешить от той клятвы их уже никто не может, кроме десятника. Вот и думай. Хочешь ратника к себе сманить – прежде с его десятником договаривайся. А какой дурень хорошего ратника без великой нужды на сторону отпустит? По мне, так легче баб у колодца к миру привести! Конечно, если сотник со старостой свое слово скажут, да старики кольцами не упрутся, то и десятники уступят – выделят, сколь надо и кого. Но для этого именно что нужда немалая нужна, и сотник зря такое затевать не станет, да и опытные воины по чьей-то прихоти просто так не позволят сбитые десятки раздергивать.
Так что прежде чем дозволить кому-то под себя новый десяток собрать, не день и не месяц присматриваться будут. Все – и сотник, и староста, и старики с кольцами, и прочие десятники. Вот и выходит, что десятника всем миром выбирают.
– Ага, значит… – тут Веденю пробила мысль, от которой он даже рот открыл. – Выходит, и меня.
– Во, редька едкая, к тому и разговор! – расплылся в довольной улыбке Фаддей. – А ты, небось, думал, сам все? Ухнул вовремя – и в десятники?
Сын молчал, голова у него шла кругом: все вдруг оказалось не так, как он себе думал. Выходит, наставники его давно заприметили, может, еще на первом занятии? Или вообще раньше? Неужто ждали, чтобы отец сам к Луке пошел? А потом учили исподволь, покуда дозреет?
Перед Веденей поплыли дни учебы, и вспоминалось то, чего тогда не замечал. Сколько раз тот же Карась, привыкший командовать в уличных потасовках, порывался вести десяток, и всякий раз его наставники осаживали. А Одинец? Он-то ни разу сам верховодить не брался, а вот на тебе, говорят, сейчас за старшого. Сам Веденя и мысли не имел, чтобы это старшинство получить – на занятии все само собой произошло. Нет, конечно, он, как и все мальчишки, мечтал когда-нибудь стать десятником, а то и сотником, но это потом, в будущем. Когда станет непобедимым воем. Да и само старшинство это другим виделось – вроде праздника, который всегда за поясом носишь. А что на деле вышло? Он всего ничего в старших побыл, а уже понял – маята, да и только.
Хотя… Бывало, словно и впрямь кто-то подсказывал, что и когда нужно сделать, чтобы в десятке порядок держался. Может, отец прав, и в самом деле Перун на ухо что-то нашептал?
Веденя стряхнул с себя задумчивость и снова спросил – хотел окончательно для себя прояснить, раз уж отец с ним о таком сам заговорил.
– Тять, так выходит, не десятки себе десятников выбирают? Ратники только согласие могут выразить и все? А как же?..
– Вот ведь, редька едкая, углядел! – довольный Фаддей с гордостью посмотрел на сына. – Я до всего этого до– олго доходил, а ты сразу. Видно, и впрямь Перун к твоей мамке захаживал! Все верно говоришь! Ни один сотник, который с головой дружит, не допустит, чтобы десятники сами собой родились. Не всяк, кто силой и умом наделен, в десятники годен. Коли с самого начала в голове мысль только о гривне, а не о порядке воинском, так нечего такому в десятниках делать! Вот сотник и смотрит вместе со старостой, да теми ратниками, что имеют большой опыт и разумную голову, да о воинстве пекутся. Потому и не часто бывает, чтоб десятник сам себе десяток собрал, только если уж вовсе весомая причина для этого имеется. Ну, а кому не надо, тому заранее укорот дают. Иначе беда, если не углядят, или ошибутся, выбираючи.
– Тять, а было такое? Ну, чтобы ошиблись… У нас в Ратном?
