Книга Волхитка, страница 137. Автор книги Николай Гайдук

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Волхитка»

Cтраница 137

– Теория простая и очень грустная. Беловодское море высыхает. За четверть века, самое большое – лет за сорок – море высохнет совсем. Пустыня образуется, пески на сотни вёрст. Ветер поднимется и… как сказал мне Христос: «Современный апокалипсис уже не за горами!»

– Кто вам сказал? – насторожился доктор.

– Христос, – ничтоже сумнясь, повторил Чистоплюйцев.

– Ну-ну, понятно. – Доктор внимательно глядел ему в глаза. – А в каком, простите, веке вы с ним сподобились побеседовать?

– В конце двадцатого, – невозмутимо ответил Иван Иванович.

– Любопытно. И что же это было за пришествие Христа? Я что-то не слышал о таком событии.

– Расскажу как-нибудь. А сейчас… Да не смотрите вы так на меня! Всё нормально. То есть, как раз наоборот… всё в нашей жизни ставится с ног на голову. Вот она и болит, голова-то. – Чистоплюйцев развернул какую-то старую карту. – Обратите внимание. Вот здесь, как я сказал вам, пустыня будет. Сотни, если не тысячи километров жгучего песка! Ветер поднимает их и – вот вам современный апокалипсис или сухой потоп, зовите, как хотите. Вот, смотрите, цифры. Проверял, так сказать, и на дедовских счётах и на самой современной ЭВМ. Ошибки нет. К сожалению. Смотрите, вот схема: здесь огромное количество воды идёт на орошение, здесь приток, отведённый в сторону, здесь – река, придавленная плотиной…

– Со всех сторон кровушку пьют? – спросил доктор. – Так, что ли?

– Я очень рад, что ты друг друга понимаем! – Чистоплюйцев отодвинул чашку с недопитым кофе и, садясь на своего любимого конька, разгорячился и «поскакал» во весь опор. – Кому, кому я только не говорил, Болеслав Николаич!.. Но, увы! Пророка нет в отечестве своем! – загоревал он, вышагивая по тесной палате. – Мне надоело биться головой о стену. Сколько можно?.. Кстати говоря, и вам, любезный доктор, скоро тоже надоест, попомните мое слово. Я так своим скудным умишком сужу: благородные ваши порывы не только не оценят – неуспех обеспечен вам изначально.

– Это кто же его обеспечил?

– История.

– А выразиться яснее вы можете?

– Могу. – Чистоплюйцев посмотрел за окно. – А вы, доктор, не знаете, что было раньше на месте Горелого Бора? По ночам не донимают вас кошмары? Не пляшут мальчики кровавые в глазах? Признайтесь… Что говорите? Работа такая? Верно, доктор. Но учтите: и местечко здесь такое. Извольте послушать. ГУЛАГ на наших землях имел большие базы: золота много, алмазных копий. Короче, – Беловодье. Обетованная земля. Больница эта стоит на крови да на косточках лагеря. Тут жизнь была – кошмар и умирали дважды: каждого покойника, перед тем, как выпустить на волю, «малиновые парни» из охраны штык-ножом крестили на контрольно-пропускном…

– Как это – крестили ножом?

– А так! Четыре удара в холодную грудь – на случай симуляции кончины…

– Кошмар какой-то…

– Так ведь и я об этом говорю. Между прочим, ваш завхоз Ярыгин, хитроватый хам, пришёл сюда работать не случайно. Один из его родичей был в охране лагеря, здесь и похоронен, убитый заключенными, – не стерпели зверства…

Доктор знал историю болезни графа; древний род Чистоплюйцевых испокон веку отличался пророческими речами; человека видел едва ли не насквозь. Полностью Боголюбов не исключал подобного дара, но подвергал сомнению: поверил многому из того, что услышал от графа, но далеко не всему.

Простились под утро. Зорька разгоралась за деревьями, словно кровь проступала из-под земли.

14

Смотритель маяка – Лель Степанович Зимний – пожилой, степенный, добродушный, как большинство людей, живущих в обнимку с природой. Лицо его морщинами почти не тронуто, зато руки – два чёрно-красных краба: сварились в горячей бессчётной работе, разбухли, потрескались; земля набилась в трещины – трава может расти. От одежды смотрителя пахнет морем, рыбой. Великоватая фуражка смешно присела на большие мясистые уши, прячет умные усталые глаза в тени от козырька. Ворот клетчатой рубахи потемнел от пыли и пота, залоснился и похрустывает не похуже свежего и накрахмаленного.

Изредка Боголюбов уезжал на маяк: отдохнуть, смыть с души и тела «пыль и копоть Горелого Бора» – на маяке была великолепная банька. Попариться доктор любил; у отца и деда научился, а потом ещё и у Леля Степановича горячую школу прошёл. Тот вообще в парилке никакого удержу не знал: в рукавицах, в шапке лез на полок и веником хлестался до прута – пока все листья не облетят; кожа лопалась, терял сознание порою – на свежий воздух за ноги из парилки приходилось выволакивать.

– Один я париться уже боюсь. Помру! – признался Лель Степанович. – Хорошо, хоть ты, Славик, мне компанию составляешь. Жалко только, приезжаешь редко. Скучаю по крепкому пару. Давно тебя жду. Вон, гляди, даже грязью зарос. Ты же на той неделе обещался?..

– Дела… – Боголюбов руками развёл – пальцы белые, аккуратно подстриженные. – Дела, чтоб им пусто…

– Ну что же! С грязи не треснешь, с чистоты не воскреснешь! – Лель Степанович глазами показал куда-то вдаль. – Пойдем, поможешь мне, Славик, новую створу поставить.

– А старая? Упала, что ль?

– Нет, стоит на месте.

– А новая зачем?

Смотритель вздохнул.

– Отбегает море от маяка! Я уже замучился догонять его. Поставлю новую створу, а через месяц-другой нужно снова менять.

Боголюбов задумался, глядя вдаль.

– Ну, пошли…

– Да там недолго! – успокаивал маячник. – За полчаса управимся. А тут как раз банька поспеет. Ты с медком будешь париться? Нет?.. А зачем же привез?

– Как – зачем? Тебе, Лель Степаныч. Будешь душу баловать чайком. Видишь, какой он белый… Липовый.

– Не настоящий, значит? – пошутил смотритель и засмеялся. – О-ох, вот уважил старика. Мне энтой фляги до смерти хватит – чаи гонять. А я подумал: париться. Свояк мой любит с мёдом. Говорит, только затем и взялся пасеку держать…

Под вечер они сидели в чистом доме на берегу. Тихие, раскрасневшиеся от пара, наполненные тою сладкой усталью, после которой тело и душа взбодрятся и повеселеют, как заново рожденные.

За окном размеренно помигивало оранжевое око маяка. Отраженным светом вспыхивал кустарник, песок под берегом, кромка воды. Вдалеке, между скалами, напоминающими разлом большой ракушки, жемчужиной горела звезда-вечерница. За стеной поскрипывали сосны; всё громче гомонило море, закипая перед штормом и выплескиваясь через края.

– Красота! – позавидовал доктор, утомленный работой в Горелом Бору. – Я б в смотрители пошёл, пусть меня научат!

– Хитрого здесь нету ничего, – охотно откликнулся Лель Степанович; он прекрасный рассказчик, говорит, как пишет, словно бисер нижет. – Поначалу, когда мореплавание только-только зарождалось на нашей беловодской стороне, люди, поджидая корабли, жгли костры вон там – на скалистом выступе, при входе в беловодский порт… – Смотритель показал в окно. – А много лет спустя соорудили бревенчатый маяк, похожий на ветряную мельницу. Был он с керосиновыми лампами – сгорел. И тогда поставили вот этот – из беловодского мрамора. На века! Меняется, брат, оптика на маяке, меняются импульсные лампы, газосветные трубки и всякая мелочь… А ему самому не нужна замена: стоит – скала скалой!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация