В министерстве обещали разобраться, но эти разборки сводились к тому, что Москва строчила казённые бумаги в захолустный Красноводск, а те – из города в район строчили. А из района уже звонили самому Боголюбову, и просили и требовали угомониться.
Замкнутый круг получался.
И опять он ехал в командировку, наивно полагая, что если он лично изложит проблему – его не могут не услышать. А Москва, она ведь зачастую, слышит только себя самоё.
* * *
Пока Болеслав Николаевич находился в командировках – чиновники решили сами действовать, порядок в больнице наводить.
Мальчика в белой рубахе с Негасимой Свечою увезли куда-то из Горелого Бора, чтобы, мол, пожара не наделал.
Боголюбов приехал в краевой отдел здравоохранения и стал выпытывать:
– А где он? Куда увезли?
Чиновники вертели глазками – старались не смотреть на него.
– Мы не знаем, где… Мы не имеем права говорить…
– Что значит – не имеете? Какой такой секрет?
– Вы не кричите, Болеслав Николаич. Не надо. Вы же, извините, не у себя в дурдоме.
– Нет, – согласился он, стараясь быть спокойным, – я у вас в дурдоме, это верно.
– А вот хамить не надо!
– И я вам тоже самое хотел сказать!
В общем, в краевом отделе здравоохранения произошел грандиозный скандал. Кончилось тем, что Боголюбов вынужден был покинуть Горелый Бор.
Началась волокита с назначением на новое место. В крайздраве считали Болеслава Николаевича сомнительным человеком, замешанным «в тёмных делах со спекуляцией мёдом». Твердили, что он «создает больным невыносимые условия – психи от него даже сбегают». Короче говоря, доктору вежливо дали понять, что на беловодской стороне с вакансиями туго.
– Может, куда в другую сторону поехать счастья попытать? – подсказал ему один чиновник-доброхот. – В Крым, например.
– А что в Крыму? – угрюмо поинтересовался доктор.
– Там есть одно чудесное местечко в клинике – должность заведующего. Правда, море далековато. Ну, так и наше море тоже скоро будет далеко. – Чиновник улыбнулся, рисуя перспективу: – Старик! Зато под боком у тебя будет плескаться Бахчисарайский фонтан, по которому бродит тень Пушкина, страстно любимого тобой. Рядом – древний пещерный город Чуфут-Кале…
– И что мне в этом городе? В этих пещерах?..
– Да это я просто к примеру. К тому, что там есть куча всяких прелестей, так что, старик, соглашайся, не прогадаешь…
«Старик» – а в последние годы он если не состарился, то сильно повзрослел, заматерел и даже обзавёлся ранними сединами – «старик» отказался. Для него это оказалось делом принципа. Не хотел уезжать побежденным. От графа Чистоплюйцева он знал историю белого храма во ржи, знал, как его далёкий родич – матрос по фамилии Волков, а по существу Боголюбин – последнюю свечу когда-то грудью защищал от пули.
«Мой черед настал теперь! – хмурился доктор. – Надо сберечь от вертопрахов Негасимую Свечу!»
17
В небесах над городом – почти не шевеля крылом – едва ль не по целому часу парил какой-то залётный орёл, обладающий фантастическим зрением. «И чего он тут ищет, среди камней? – думал Боголюбов, запрокинув глаза к небесам. – Учитель, помню, говорил мне: орлы и беркуты обладают волшебным глазом, и там, где человек видит простую глянцевую фотографию – орёл может увидеть целое звёздное скопище всевозможных разноцветных точек… А кроме этого, орёл обладает способностью различать цвета – большая редкость среди птиц и животных…»
Болеслав Николаевич – после разговора с чиновниками краевого здравоохранения – глубоко задумался над своим «светлым будущим». Человек задумчивый, как правило, смотрит под ноги – дума голову тяжелит. А Боголюбов наоборот – старался смотреть в небеса, как будто ждал подсказки от Всевышнего. И вот этот могучий орёл, подолгу паривший над городом, и орлиное зрение, способное до мельчайших подробностей рассмотреть фотографию – это была своеобразная подсказка свыше; как в буквальном смысле, так и в переносном.
С юношеской поры Боголюбов занимался фотографией. Нравилось ему снимать пейзажи, делать портреты родных и друзей. И вот теперь – в период вынужденного безделья – вдруг осенило.
Он зашел к знакомому журналисту в редакцию газеты морского торгового порта, перетолковал с ним и временно устроился фотокорреспондентом. А что такое «временно» в России? Бараки – эти временные хибары – десятками годов стоят по нашим городам и весям; люди рождаются там и умирают – поколение за поколением. Или какую-нибудь дорогу построят на скорую руку – временно, конечно, – только сейчас бы машины как можно скорее прошли, а потом уже построят капитальную. Но проходят годы, а старая дорога так и остаётся – на полях или горах – и никто уже не помнит, что она была задумана как «временная».
Вот так же, примерно, вышло и с Боголюбовым. Три с половиной года он проработал «временным» фотокорреспондентом. Неожиданно как-то втянулся он в эту работу. На катерах, на пароходах – и даже на военных кораблях – неоднократно обошёл он окрестные побережья и воочию убедился, как быстро высыхает беловодское море. Береговая линия отодвигалась не по дням – по часам. У Боголюбова на этот счёт накопилось много фотодокументов. И он однажды сделал сердитый репортаж под названием: «Жуткие сказки лукоморья». Но вышел материал с другим названием и половину снимков заменили – получился милый лирический этюд, увенчанный стихами Б. Пастернака:
Глухая пора листопада,
Последних гусей косяки.
Расстраиваться не надо —
у страха глаза велики!
Пусть ветер, рябину занянчив,
Пугает её перед сном.
Порядок творенья обманчив,
Как сказка с хорошим концом.
В последнее время нервы стали сдавать. Сгоряча Болеслав Николаевич ворвался к редактору и нагрубил.
– Сколько вы будете проституцией заниматься? Ответьте! Я понимаю, что журналистика – самая древняя…
– Старик, не надо, не кричи. Ты не у себя в дурдоме, – успокаивал редактор. – Эка беда! Завтра пустим твои снимки. Завтра будет место на первой полосе.
– Спасибо. Как сказал Павлик Морозов, в жизни всегда есть место подлости!.. Дело не в снимках! И вы это прекрасно понимаете! Сказка с хорошим концом? Кому очки втираете? Себе? Народу?.. Где мой очерк про Ивана Чистоплюйцева? Сколько лет назад он предрекал этот «хороший конец» вашей сказочки?
Редактор – молодой, самоуверенный – смотрел на него, как на человека из сумасшедшего дома.
– Старичок, я тебе ещё раз говорю: сбавь на полтона. Я на прошлой неделе в набор уже отдал тот очерк, и вдруг выясняется: твой граф – изменник Родины! Лишён гражданства СССР, лишен наград.
– И Солженицын был лишён гражданства!.. И у наших маршалов – у Рокоссовского и у других – отбирали награды… А потом вернули – простите, мол, товарищи, ошибочка…
