– Уи, мон женераль. Яволь, май фюрер. Слушаюсь и повинуюсь, о господин. – Я спрятал телефон.
– Всё понятно, – сказал Найд с лёгким огорчением. – Но ты же сводишь меня в кино?
– Конечно, – кивнул я. – А тебя Михаил просил…
– Пожарить себе котлеты и не сидеть долго в Сети. – Найд улыбнулся. – Я его хорошо знаю. Он ведь ничего так, правда?
Я кивнул. Найд протянул мне руку, я попытался пожать её – Найд рассмеялся, хлопнул меня ладошкой по ладони и побежал к подъезду. Я смотрел вслед.
Странно, мне было куда проще с ним общаться, когда я не знал, что он мой сын.
Жизнь очень нелогична!
Но порой, только утратив всякую логику, жизнь обретает смысл.
Глава десятая
Старичьё и заложники
Сев в машину, я первым делом спросил:
– Дай догадаюсь! Проблема с ребёнком на Юго-Западе?
Михаил нахмурился, глядя на меня.
– Мы что-то последнее время часто там бываем, – пояснил я. – И постоянно разбираемся с влюблёнными девочками и умными мальчиками. Подумываю сменить работу – пойти в инспекцию по делам несовершеннолетних.
– А, шутка, – понимающе кивнул Михаил. И резко дал по газам.
– Не хочешь спросить, как дела у Найда? – спросил я, пристёгиваясь.
– Зачем? Ты бы сообщил, будь какие-то проблемы.
Я понял, что переиграть кваzи в показном равнодушии не получится. У него всё по-настоящему.
– Ладно, сдаюсь. Что случилось, куда едем?
– Бунт в пансионате для престарелых.
– В каком пансионате?
– Для престарелых. На Рязанском проспекте. Точнее, там два пансионата, мужской и женский, объединённые. «Старушки-веселушки» и «Старики-разбойники».
– Ты ведь шутишь? – спросил я с надеждой.
– Я не умею. При жизни-то чувством юмора не отличался.
– Того, кто придумал название пансионатам, надо пинками гнать от Москвы до Владивостока, – кровожадно сказал я. – Что за бунт? Чего хотят?
– Эвтаназии. И превращения в кваzи.
– Точно не умеешь шутить? – спросил я. А сам лихорадочно думал.
В России никогда не были распространены пансионаты для престарелых. В нашей традиции – в старости жить с выросшими детьми, помогать растить внуков, а то и правнуков. Или отдельно, но всё равно в готовности в любой момент приехать к взрослым детям, напечь пирогов, понянчить внуков, что-нибудь починить, в саду повозиться…
Потом, конечно, принято помереть, желательно быстро, чтобы никого сильно не напрягать. Даже деньги на похороны заранее скопить, из самой нищенской пенсии, чтобы проблем у родных не было. Некоторые ухитрялись даже спиртное на поминки по себе заранее приготовить.
Единственное, что никогда не было принято, – это места на кладбищах выбирать или гроб заказывать. Это всё европейская традиция – кладбище себе выбрать, памятник купить по скидке, оставив место для одной даты свободным. А в России это – плохая примета и не принято.
Были, конечно, пансионаты и дома престарелых, были. Некоторые ужасные, некоторые приличные. Однако попадали туда в основном одинокие, тяжелобольные, алкоголики, бомжи. На людей, которые отца или мать отправили в дом престарелых, смотрели как на конченых подлецов.
Но после катастрофы всё изменилось.
Одно дело – жить со старыми родителями, которые могут в любой момент умереть от старческих хворей. Совсем другое – жить со старыми родителями, которые могут среди ночи тебя загрызть.
Да и у соседей отношение к одиноким старикам-старушкам резко поменялось. Старичок, который сварливо ругается, если ты куришь на балконе и дым несёт в его окно – это неприятно. Старичок, который может наброситься на тебя в подъезде и начать жевать, – совсем другое.
Стали выпускать и внедрять браслеты с датчиками пульса и сим-картой, посылающие сигнал в полицию. Но браслеты сбоили, особенно у старых людей, которым они и были нужнее всего. Старики забывали их заряжать. Или, сняв на зарядку, забывали надеть обратно. Или подсовывали под браслет тряпочку, чтобы «руку не натирал», прикрывая датчик. Кто-то отказывался по религиозным соображениям – да-да, нашлись толкователи, заявившие, что в мире идёт апокалипсис, а браслеты – те самые «метки зверя», которые носить ни в коем случае нельзя. Техника тоже оказалась небезупречной. Массово шли ложные срабатывания, а в случаях по-настоящему важных – сигнал в полицию не приходил или приходил слишком поздно.
Я не сомневался, что рано или поздно ситуацию с браслетами дожмут. Причём не только для стариков, для всех. Отработают надёжную технологию. Воспитают сознательное поколение. Быть без браслета – будет более постыдно, чем прийти в театр без штанов.
Впрочем, если в двадцатом веке нудисты упорно отстаивали своё право ходить голыми, так и в двадцать первом были и будут те, кто откажется носить браслет-сигнализатор.
Но пока ситуация отличалась полным сумбуром.
Ношение браслетов рекомендовалось всем, настойчиво рекомендовалось женщинам после пятидесяти, мужчинам после сорока пяти и людям опасных профессий. С семидесяти лет оно считалось обязательным (но по факту большинство снимало браслет, едва войдя домой).
Стариков, живущих в семьях, по большей части запирали в их комнатах на ночь. (Это даже обыгрывалось в комедиях и телешоу – вроде закрытой бабульки, которой ночью приспичило в туалет, она начинает ломиться в дверь, а перепуганные родные вызывают полицию.)
За стариками, живущими отдельно, стали внимательнее следить соседи. В чём-то это даже было к лучшему, в процессе проверки и в магазин могли сходить, и поговорить.
Ну и пансионаты для престарелых.
Может, мы и не догнали по их числу Америку, где доживать свой век в доме престарелых – давняя практика. Но пансионатов стало ощутимо больше. И качество жизни в них улучшилось. Все теперь понимали, что это вполне реальная перспектива для каждого, да и контингент стариков стал не прежний – одинокий и заброшенный, – их навещали бодрые молодые дети и внуки, всегда готовые устроить скандал или обратиться в надзорные органы.
Но я бы всё-таки понял, взбунтуйся старики в пансионате из-за плохого ухода, невкусного питания или грубости персонала. А вот бунт с требованием эвтаназии…
– Чем угрожают-то? – спросил я.
– Массовым самоубийством, конечно, – ответил Михаил. – Чем они ещё могут угрожать.
– Я боюсь показаться жестоким, – сказал я, – но та ли эта вещь, которой они могут угрожать? В конце концов, окружить этих «Хохотушек-разбойников» кордоном и подождать. Родственников попросить прийти, поговорить с ними. Каждый человек сам решает, что делать со своей жизнью. Не полицейский вопрос!
– Они персонал удерживают у себя, – пояснил Михаил. – Стариков там сотни две. И человеческого персонала – под полсотни. Врачи, медсестры, санитарки, нянечки. В основном женщины. Два охранника.
