Я вдруг почувствовал на себе напряжённые взгляды. Обернулся. Два старика стояли рядом, вслушиваясь в наш разговор.
Они явно разделяли мнение Валентины.
– Вы не понимаете, – сказал я безнадёжно. – Да что ж с вами делать, а? Вы не понимаете, чего творите! Хорошо, согласен, люди должны знать правду. В отношениях с кваzи надо что-то менять. Всё верно, согласен! Но не так! Не этим глупым бунтом! Вы не себе подыгрываете, и не всем кваzи, уж если на то пошло. Вы помогаете экстремистам, которые хотят уничтожить весь род людской!
– Кваzи не могут хотеть подобного, – сказала Валентина. – Без нас они – ничто. Конец эволюции. Кваzи не размножаются.
– Они будут выращивать тех, кто будет размножаться, – пояснил я.
– А… – Валентина прищурилась. – Я уловила идею. Но не верю в её реальность.
– Вирусное оружие.
– Логично, – кивнула Валентина. – Но и мы его разрабатывали, с первого же момента появления кваzи. Это война на взаимное уничтожение, капитан. Никто на это не пойдёт.
– Я не знаю, пойдут или нет, – сказал я. – Не знаю, чего на самом деле хотят. Не знаю, на что рассчитывают. Но вот, что я точно знаю – сейчас, в эти минуты, когда все спецподразделения стянули сюда, одна безумная кваzи похищает подростка, который – ходячая биологическая бомба с догорающим запалом.
Лицо Валентины дрогнуло.
– Честное слово, – сказал я. – Не вру. У вас есть дети?
– Есть сын, – усмехнулась она. – Мы не в лучших отношениях, как вы понимаете по моему местопребыванию…
– Поймите, сейчас у какой-то матери забирают сына или дочь. И я не знаю, каким образом извлекают вирус. Может, прокрутив человека в мясорубке.
– Не нагнетайте, капитан, – сказала Валентина. – Вы перебарщиваете.
– Я не нагнетаю! – выкрикнул я. – Вы правды хотите? Вот она, правда! Для того чтобы раскрыть человечеству глаза, может погибнуть какой-то подросток. Или он погибнет потому, что вам всем тут просто скучно? Надоело смотреть сериалы и играть в преферанс? Старички-разбойнички, старушки-веселушки! Вы сами себя вычёркиваете из числа людей, но при этом и кваzи-то стать боитесь!
– Хватит истерить, капитан! – повысила голос Валентина. – Что вы себя ведёте… как старая баба…
Но в её голосе дрогнуло… ну не сомнение всё-таки. Неловкость. Как бывает, когда ты хоть и не согласен совершенно с чьими-то аргументами, но понимаешь, что их тебе высказывают совершенно искренне.
– Я сегодня хотел с ребёнком сходить в кино, – сказал я безнадёжно. – Первый раз в жизни хотел сходить в кино с сыном-подростком.
– Надо же, – сказала Валентина. – А я-то полагала, что это я – плохая мать.
– Он потерялся, в дни катастрофы. Я его два дня назад нашёл. И не сложилось в кино сходить из-за вашего бунта…
– Фильм-то хороший? – спросил лысый старикан.
– Не знаю, не видел.
Старик кивнул. Потом сказал:
– Слушай, Валя. Может, и впрямь – будем заканчивать? Пошумели, погалдели. Вон сколько журналистов сбежалось.
– Да и в интернете все обсуждают, – добавил седой и помахал стареньким смартфоном. – Чего хотели, того добились. А людей удерживать силой нехорошо.
– Ну почему, поварих я бы неделю-другую подержал на воде и хлебе, – злорадно сказал лысый. – Им полезно.
Валентина размышляла. Я ждал.
– Что здесь происходит?
Я обернулся. В вестибюль из прохода в один из корпусов стремительно вошла женщина лет пятидесяти. Видимо, та самая Евгения Курицына. Полноватая, при этом ещё бодрая, энергичная. Рыжеволосая и голубоглазая, в молодости, наверное, была красивой. Хотя настоящий ли это цвет волос и глаз – я бы не поручился. Чувствовалась в лице Курицыной долгая работа многих пластических хирургов. Одета директорша рядового стариковского приюта была в дорогое вечернее платье, совершенно тут неуместное, на локте у неё висела маленькая глянцевая дамская сумочка. Красивая, тоже дорогая, но совершенно не подходящая к платью – чувствовались катастрофические проблемы со вкусом. Рядом с ней шёл мужчина в форме охранника, с пистолетом в руке. Пистолет был опущен, но что-то мне подсказывало, что мужчина умеет быстро его поднимать.
Понятно.
Не весь персонал заперли.
Часть на самом-то деле выполняла приказ Виктории. Уж не знаю, что им было обещано – быстрое возвышение, квартира на Васильевском острове в Питере, медаль «За заслуги перед кваzи». Но именно они и были основным движущим механизмом бунта. А старичьё… так, пушечное мясо.
Ну как в любой революции.
– Надо заканчивать, Женя, – сказала Валентина. – Хватит, наигрались. Всю страну на уши поставили.
Евгения Курицына впилась в меня ненавидящим взглядом.
– Кто это? Что эта милицейская тварь здесь делает? Почему вы его впустили? Отрежьте ему уши и выбросьте наружу!
Я даже как-то остолбенел от этого взрыва эмоций и столь неожиданной кровожадности. И торопливо поднял руку:
– Простите! А что именно надо выбросить наружу? Отрезанные уши или меня?
– Юморист, – презрительно сказала Курицына. – Вертухай с потугами на интеллект… Валя, Игорь, Влад – я вами разочарована!
К моему удивлению, старики явно смутились, да и на фамильярность никак не отреагировали. Как же эта вульгарная истеричная директорша ухитрилась заведовать пансионатом, да ещё и получить такое влияние? Загадка.
Может быть, впрочем, она умела быть разной. А сейчас у неё такая вот агрессивная форма истерики?
– Евгения, давайте поговорим как разумные люди, – сказал я. – Я догадываюсь, что вам наобещала Виктория. Но всё не так, поверьте.
Курицына прищурилась. Потом сказала:
– Оставьте нас. Это приватный разговор.
Валентина безропотно встала и отошла в сторону. Старики последовали за ней. Евгения опустилась напротив, посмотрела на меня с удивительным высокомерием. Спросила:
– Что тебе велели передать?
Я взглядом указал на охранника.
– Со мной, – небрежно бросила Курицына. – Говори.
– Мне никто ничего не велел, – сказал я. – Сам пытаюсь разрядить ситуацию, по мере сил. Виктория, очевидно, обещала вам быстрое возвышение, какой-то пост в правительстве кваzи?
– Допустим, – водя пальцем по столу, сказала Евгения.
– Вы же не знаете, какова цена возвышения…
Евгения громко рассмеялась.
– Я? Я – не знаю? Ты дурак, вертухай.
– Вы знаете, что должно произойти – и это вас не смущает? – спросил я.
Курицына фыркнула.
– Почему это должно меня смущать? Есть люди, интеллектуальные, прекрасные душой и телом, достойные возвышения. Перехода на новую ступень эволюции. А есть биоматериал в человеческом образе. Какая разница, пойдёт он на инъекции стволовых клеток ещё до рождения, на органы для трансплантаций в своей бессмысленной молодости, или, как теперь будет происходить, на возвышение элиты? Это самое правильное применение их никчёмных жизней.
