Рядом с Русланом на тумбочке стояла пластиковая бутыль с водой и электрический фонарь с лампой дневного света.
Ещё один фонарь был снаружи, на столе. Рядом с гудящим автоклавом, какими-то инструментами в лотках, пузырьками и пробирками. Ещё на столе лежал простенький мобильник с пятью пропущенными звонками. Номер звонившего был неопределён. На одиноком стуле был брошен белый медицинский халат.
Вообще эта комната выглядела очень аккуратно прибранной. А судя по шумящему автоклаву, светящейся бактерицидке и шороху вентиляции – ещё и подключённой к электричеству. Я нашёл выключатель, щёлкнул – внутри выключателя что-то подозрительно затрещало, но над головой неохотно, с задержкой, загорелось несколько трубок дневного света. Примерно четверть из имеющихся.
Виктории, разумеется, тут не было.
– Мы опоздали, – сказал Михаил, глядя сквозь стекло на Руслана. – Мальчик заболел. Проклятие! Если бы мы изолировали его утром…
Юноша снова забился на койке. Зашарил рукой, то ли бесцельно, то ли пытаясь найти воду. Зацепил бутылку, та упала на пол, вода струйкой потекла по полу.
Руслан застонал. Звук шёл не от палаты, а от стола – я приподнял лист бумаги, под ним обнаружилась включённая «радионяня» в виде смешной чёрно-белой панды. Глаза панды светились зелёными огоньками.
– Ему плохо, – пробормотала Настя. – Ему же очень плохо…
– Ему не плохо, он умирает, – сказал я. – Настя, проверь всё, попытайся понять – успела Виктория взять пробы вируса или нет…
С трудом оторвав взгляд от Руслана, Настя подошла к автоклаву, глянула на огоньки, стала разглядывать инструменты на столике. Михаил подошёл к стеклу, всмотрелся. Попросил:
– Настя, дай фонарик…
Яркий луч света упал на лицо юноши, тот замотал головой, словно пытаясь его прогнать. Теперь ярко-красная сыпь была видна совершенно отчётливо.
Ветрянка.
Или суперветрянка.
Или смертельная ветрянка.
Или московская ветрянка.
В общем, как-нибудь врачи её назовут.
– Мне кажется, она взяла образцы, – сказала Настя. – Кровь… может быть, ткани. Инструменты стерилизуются. Сейчас тут, наверное, безопасно. Я не знаю, как она работала, но скорее всего – безопасно. Денис, тебе лучше уйти.
– Нам всем надо уйти, – сказал я. – Михаил, звони Маркину, пусть присылает своих ребят, врачей…
Михаил как зачарованный смотрел на Руслана.
Тот снова застонал.
– Может быть, мне стоит войти? – спросил кваzи. – Хотя бы как-то помочь.
– Вам надо искать эту тварь, – сказала Настя. – А войду я.
Я повернулся и увидел, что она надевает медицинскую маску.
– Ты что, думаешь, это защитит? – спросил я. – Ты с ума сошла?
– Наверное, – сказала Настя. – В смысле, наверное – сошла. А защитит ли… не знаю. Но я так не могу!
– Он уже мёртв, – сказал я. – Ты даже не врач!
– Да, не врач, – кивнула Настя. – Поможешь надеть перчатки? Вон в том пакете.
Я выругался. Потом сказал:
– Стоп. Ты никуда не пойдёшь. Один умирающий мальчик, пусть его и жалко, не стоит другой жизни. Если надо – я тебя силой не пущу.
Настя смотрела мне в глаза, но я выдержал этот взгляд. Можно сказать, легко выдержал.
– Мама… – донеслось из радионяни, беспомощно и слабо. – Мама, пить…
– Вот это уже запрещённый приём, – пробормотал я. – Удар под дых. Но я тебя всё равно не пущу… Михаил, да звони же ты!
– Да, да, да, – повторил кваzи и наконец-то достал мобильник. Мы с Настей продолжали стоять, глядя друг на друга.
Потом она сказала:
– Перчатки помоги надеть.
– Перчатки – помогу, – сказал я. – А внутрь не пущу.
– Хорошо, помоги перчатки. И комбинезон. Тут целая стопка одноразовых…
Я как раз помог ей натянуть вторую перчатку, когда мобильник на столе зазвонил. Простецким телефонным звонком, как в старых аппаратах, со времён Белла.
Я нажал на «ответ» и сказал в трубку:
– Что хочешь сказать, тварь?
– Наконец-то ты догадался, – сказала Виктория. – Я уж подумала, что переоценила тебя. Собиралась позвонить на твой номер.
– Что значит «переоценила»?
– Ну когда упомянула про «работающую больницу», – терпеливо пояснила кваzи. – Мне казалось, ты придёшь к правильному выводу раньше. Я уже три часа названиваю… Парень жив?
– Да, – глянув на Руслана, ответил я.
– Хорошо, – сказала Виктория. – Я не хотела, чтобы он умер. Я ввела ему лекарство, которое может помочь… или может убить. Но это всё, что я успела придумать за неделю, над лечением мы не работали. Может быть, парень выживет. Он довольно молод, а ещё лекарство стимулирует иммунитет, и вы всё-таки его нашли, хоть и поздновато… но если не допускать обезвоживания…
Казалось, она уговаривает сама себя. Может быть, так и было.
А ещё, к сожалению, у этого дрянного мобильника был очень громкий динамик. Настя услышала про обезвоживание и стала торопливо натягивать хрустящий синтетический комбинезон.
– Сволочь… – простонал я. – Тварь, почему я тебя не убил, почему…
– Если бы ты меня убил, юноша заболел бы среди людей, а не в изолированной палате, – мягко сказала Виктория. – Началась бы эпидемия. А я не хочу, чтобы люди умирали.
– Тогда зачем… – уже ничего не понимая, спросил я.
– Я не хочу, чтобы и кваzи умерли, – пояснила Виктория. – У вас есть «чёрная плесень» и ваши власти хотят её применить. Теперь у нас есть ветрянка. Равновесие сил. Мой муж… его человеческая натура была слишком агрессивной, слишком бескомпромиссной. Виктор был экстремистом-кваzи, оставаясь ещё человеком. Он выпустил бы вирус на волю или передал бы его тем из нас, кто распространил бы вирус по всему миру. Я надеялась, что, став кваzи, он превратится в более умеренного, но вы всё сломали. Приходится импровизировать. Я не хочу миллиардов смертей. Я хочу спасти всех.
– Денис!
Я опустил руку с телефоном, глядя на Настю в белом балахонистом комбинезоне, с надвинутым на голову капюшоном.
– Не высшая биозащита, – сказала она. Кажется, даже улыбнувшись под маской. – Но что есть…
– Не надо, – сказал я.
– Я ведь человек.
– Я тоже. Но я не иду туда…
– Ты мужчина. Ты по-другому реагируешь, и это правильно.
Настя на миг прижалась губами к моим губам – сквозь маску.
– Не надо… – беспомощно повторил я.
– Иногда так бывает, что от нас уже ничего не зависит, – сказала Настя. – Но ты знаешь, в этот миг становится легко.
