Глава двенадцатая
Дознаватель и Инспектор
Из Москвы, как всем известно, ведут десять дорог, десять контролируемых выездов в периметре МКАДа.
Но есть ещё Дмитровское, Щёлковское и Рублевское шоссе. Зоны Замкадья за ними пережили катастрофу наиболее сильно, и эти выезды были попросту закрыты, забаррикадированы. Особенно пострадала в своё время Рублёвка, бывший элитный район, место обитания политиков и богачей. Говорят, что восставшие, которые пытались ворваться в город по Рублевскому шоссе, выглядели особенно ужасно – мужчины в изорванных дорогих костюмах от Бриони и Фиораванти, женщины – увешанные окровавленными бриллиантами… Даже мародёрство здесь процветало несколько лет, отмороженные идиоты выбирались за периметр, чтобы поохотиться на восставших и забрать бумажники и драгоценности. Потом и восставшие стали опытнее и опаснее, и число дураков уменьшилось, и порядок на периметре навели.
Но район Рублёвки уже не восстанавливали.
Вот здесь я и предложил Виктории покинуть город.
Мы с Михаилом сидели в машине рядом с заброшенным торговым центром на выезде. Теперь там осталась какая-то крошечная лавка и бензозаправка на пару колонок. Мы остановились на обочине, дождь всё сильнее и сильнее бил по крыше машины, даже разговаривать приходилось громче обычного.
– Мало кто знает, – объяснил я, – что на Рублёвке осталось одно поселение. Смешанное, кваzи и люди. Какой-то барин с челядью. Упрямые. Они периодически ездят в Москву за покупками.
– Да, я в курсе, – кивнул Михаил.
– Шоссе проходит под МКАДом, поверху всё как положено – колючка, камеры, автоматические турели. А шоссе перекрыто наглухо. Сварные конструкции, стальные двери. Охраны нет, только обычные патрули.
– Так, – подбодрил Михаил.
– Я знаю, как открывается эта дверь.
Михаил хмыкнул.
– Есть у меня такая привычка, – объяснил я. – Если вижу запертую дверку, то пытаюсь найти от неё ключ.
– И всё-таки? Коды регулярно меняются.
– Я работал на стройке, сразу после катастрофы. Здесь как раз и работал. Подумал, что пригодится.
– Но зачем? – спросил Михаил.
Я промолчал.
Зачем рассказывать, что я трижды выбирался из Москвы и пробирался в Шолохово. Бродил по музейному комплексу, среди застывших навеки танков… искал следы.
Не нашёл.
А потом выбирался ещё четыре раза. Когда совсем прижимало, когда становилось так плохо, что темнело в глазах. Искал восставших. Находил… или они находили меня.
И на время отпускало.
Нет, не хотелось мне это рассказывать. Тем более мне казалось, что Михаил и сам об этом догадывается.
– Ты уверен, что готов отпустить Викторию? – сменил Михаил тему разговора. Я покрутил в руках чужой мобильник. Заряд был, хотя телефон садился удивительно быстро, сеть тоже была. Виктория пока не звонила…
– У меня нет выхода. У нас нет. Если она уйдёт, это плохо, но это ведь не конец света. Верно? Виктория как раз из тех кваzи, кто лишь хочет страховки. Паритета. Есть оружие у людей, есть оружие у кваzи. Равновесие сил. В конце концов, СССР и США долго жили в таком режиме.
– Всё так, но только если мы верим Виктории, – сказал Михаил.
Я подумал секунду.
– Верим. Другого выхода нет… Ну когда же она позвонит!
И в этот момент в заднее стекло машины тихонько постучали.
Обернувшись, я увидел две тёмные мокрые фигуры: одну женскую, повыше, другую мальчишескую, пониже. Они прижимались друг к другу, будто мать с сыном, ищущие в объятиях друг друга укрытия от дождя и холода.
Но увы, всё было куда более прозаично и куда менее трогательно.
Женщиной была Виктория. Сейчас она выглядела практически так же, как при нашей первой встрече, только была коротко, под ёжик, пострижена – видимо, чтобы легче надевать парики. На ней была тёмная облегающая одежда, что-то вроде спортивного костюма, но с какой-то пропиткой – дождевые капли сбегали с ткани, будто масло с тефлона. Виктория улыбалась, глядя на меня.
Ну а мальчишкой, конечно же, был Найд. В обычной футболке и джинсах, мокрый и несчастный. На шее у него был какой-то тонкий поводок, конец которого Виктория сжимала в руке.
Я начал опускать стекло.
Передумал и просто вышел из машины под дождь. Михаил молча вышел со своей стороны.
– Извини, предпочла выбросить телефон, – сказала Виктория. – На всякий случай.
Кивнув, я кинул под ноги и свою трубку. Спросил Найда:
– Ты как?
– Нормально, – упрямо ответил он.
– Зачем это? – спросил я уже Викторию.
– Страховка, – пояснила Виктория и улыбнулась. – Это тонкий металлический тросик. Порвать его невозможно, перерезать крайне сложно. А если я резко рвану рукой – мальчишке оторвёт голову.
– Это я понимаю, – сказал я и посмотрел Виктории в глаза. В слабом свете из машины они отблёскивали красным. – Я не про поводок. Ты могла позволить парню ветровку надеть? Он же простынет. Хотела подавить мне на нервы? Так они у меня крепкие. Зато закрадывается нехорошая мысль – может быть, тебе всё равно, может быть, ты не собираешься Найда живым отпускать?
Виктория перестала улыбаться.
– Я не подумала об этом. Я хотела всего лишь оказать психологическое давление. Я его отпущу.
– А гарантии? – спросил я. – Ты выходишь за МКАД, растворяешься в темноте – и что дальше? Мне ждать, что ты отпустишь парня? А если рядом восставшие и они его разорвут?
– Я почувствую восставших.
– Ночью, в дождь? На каком расстоянии? Если он собьётся и пойдёт в противоположную от Москвы сторону? Сколько будет блуждать под дождём полуголый?
Это я, конечно, сказал чушь. Как можно, стоя за МКАДом, спутать направление – над Москвой зарево, которое из космоса видно. Никакие тучи не помешают.
Но Виктория, очевидно, считала людей калеками.
– Что ты предлагаешь? – спросила она. – Гарантии нужны тебе, гарантии нужны мне. Если я отпущу Найда сразу за МКАДом – Михаил меня догонит.
– Он не будет, – сказал я и засунул руки в карманы. Дождь тарабанил мне по голове, струйками стекал за шиворот. – Он пообещает.
Виктория рассмеялась.
– Подожди, – попросил Михаил. Обошёл машину, встал рядом со мной. Я заметил, что Виктория напряглась. – Виктория, я могу гарантировать тебе полное прощение.
– Я не могу, – напомнил я.
– Его полномочия кончаются за МКАДом, – продолжал Михаил. – А мои – только начинаются. Я могу тебе гарантировать, от имени Представителя, что ты будешь прощена, тебя не выдадут людям и не будут преследовать.
