– А где его студия?
– Какая студия? Ой, не смешите! У него дом в Посадовке. Небогато, между прочим, живет. Двор зарос и сад. И машина старая. А денюжки не взял. Чудик, нет? И мастерская, полно чучел всяких, аж мороз по коже, и воняет типа краской или ацетоном.
– Лолита, а вы его брата знаете?
– Брата? Понятия не имела, что у него есть брат. Никогда не видела.
– Понятно. Лолиточка, спасибо большое. Запишите мой телефончик, на всякий случай, вдруг вспомните еще что-нибудь.
– Ладно. А вы поговорите с Игорем насчет работы?
– Поговорю. Еще раз спасибо!
…И что в остатке? Глуповата, инфантильна, необразованна. И подружка, видимо, такая же. Даже Игорек заметил, что девочки простенькие. Устинов долго отказывал, потом согласился, взяли измором. Сердился за опоздания, держал слово. Никаких поползновений на честь и достоинство, скрупулезен до занудства, много переделывал. Относился к ним как к неживым куклам… Интересное замечание! Неживые куклы. Все живы-здоровы. Почему? Не любит глупышек? Или я чего-то не понимаю, сказал себе Федор. И денег не взял. И еще: скрупулезный до тошноты, а на встречу с Игорьком в мае не пришел. Был в командировке? Мог перезвонить.
Интересно, Максим знал про фотосессии? Вряд ли Вадим ему рассказал, но он мог приехать в Посадовку и увидеть сам. Нужно будет спросить.
И где же он прячется? И каким боком тут брат? Или прав Савелий, и Вадим сумел удрать из города? Вопрос: куда?
Что же он за человек? Чем больше копаешь, тем меньше понимаешь. Нестыковки. Хотя кто поймет человека психически ущербного… То ли дело вначале: эпилептик, лунатик, неуверенный в себе, отвергнутый. Убийца. Тем более во дворе обнаружили могилу жертв… Классика. А теперь черт его знает! И психологический портрет убийцы, такой четкий вначале, расплывается на глазах: нос растет, рот заезжает на затылок, правый глаз больше левого, а ухо вообще одно и почти оторвано. А в руках с шестью пальцами зажата фотокамера. Капитан сказал бы, кончай дурью маяться… А что, интересно, скажет Савелий?
Федор сбросил плащ и отправился на кухню варить кофе. Было у него чувство, что он вязнет в деле о «стеклянных куколках», как муха в сиропе, или сражается с драконом: отсекает одну голову, вырастает две. Вопросы, вопросы, а как толковать ответы? И самое главное: а так ли они нужны, ответы? Разве и так не ясно? Дважды два всегда четыре…
Он, Федор, умеет толковать словеса Савелия, но, если честно, вкладывает в них свое видение и понимание, зачастую ничего общего не имеющие с мыслями Савелия. А с другой стороны, Савелий и сам не знает хорошенько, что имеет в виду. Просто ляпает. Савелий – катализатор, каким-то образом подталкивающий мыслительный процесс Федора в нужном направлении, причем, что самое интересное, вполне бессознательно. И что из этого следует? Или «а что теперь?», как любит говорить Савелий.
А теперь нужно завершить «Что нужно сделать», позвать Савелия, огласить весь список и послушать, что он скажет. Как-то так. Причем ввиду того, что история затянулась, проделать это нужно в темпе. Пока он, Федор, на больничном, а то потом занятия, семинары, зачеты. Новый год на носу. Он потрогал затылок, прислушиваясь к ощущениям, – боли, кажется, не было. Что у нас дальше в программе, спросил себя. Тоня Бережная… Это просто – заскочить вечерком, сегодня же, соврать, что проходил мимо, напроситься на чай. Захватить торт. Он вспомнил толстый семейный альбом и ожидающие глаза девушки, полные надежды, и вздохнул…
Засим отбой по свидетелям. Надо бы, конечно, еще раз поговорить с Максимом, но не хочется. Парень травмирован, задерган, тем более его «пасут», так что никаких неожиданностей. Отставим пока.
Не забыть позвонить капитану, спросить, какие новости. А вдруг…
Не забыть позвонить Савелию, спросить, как жизнь, и соврать, что диета, а как же? Никакого кофе, режим и здоровый детский сон. Савелий поверит и обрадуется. После этого на всю ночь засесть аналитически размышлять… с чувством исполненного долга, с любимой кружкой. Ночные бдения хороши тем, что индивид способен додуматься до черт знает каких идей, взлететь до черт знает каких высот и копнуть до черт знает каких глубин. Ночью! Потому что на рассвете демоны воображения и озарения улетят прочь и мысли станут сиюминутными, банальными и мелкими…
Глава 30
Финальные аккорды
Тоня Бережная открыла дверь, снова не спросив кто. При виде Федора она вспыхнула, в глазах промелькнул страх.
– Тонечка, примете нежданного гостя? Был в вашем районе, решил забежать. Холодно сегодня! Это вам! – Он протянул девушке несколько блеклых парниковых цветков в целлофане и торбу с вишневым пирогом – тортов в гастрономе не оказалось.
– Да, да, конечно! Заходите, Федор! – Она тревожно вглядывалась в его лицо, прижимая к груди букет и торбу.
Федор снял шляпу, пристроил ее на вешалке, размотал бесконечный шарф, снял плащ.
Он уселся, как и в прошлый раз, на диване, девушка примостилась на кончике кресла напротив; цветы и пирог она все еще прижимала к груди, не догадавшись положить на журнальный столик. Она смотрела на него, словно приготовилась к худшему.
– Тонечка, еще ничего не известно, – взмолился Федор. – Честное слово! Я нагрянул просто так, без всякого повода. Пролетал мимо… Может, чайку? Хотел принести торт, но в вашем гастрономе торты закончились, и девушка сказала, что пирог свежий и даже лучше торта, пахнет хорошо, и я подумал, что если выпрошу у вас чаю… – Он натужно придумывал, что сказать, лишь бы не молчать, мельком взглядывая на печальное и тревожное лицо Тони. – Тонечка, мы ищем, честное слово! Хотите, я помогу приготовить чай… или кофе. Я спец по кофе, без ложной скромности.
– Да! Извините! – Она вскочила растерянно, сунула ему цветы и торбу и исчезла.
Федор достал из серванта вазу, развернул целлофан – сразу запахло травой. Он опустил цветы в вазу; взял торбу с пирогом и пошел на поиски кухни.
Тоня стояла спиной к двери и плакала. Федор видел ее узкую спину, светлые завитки на шее. Он подошел, дотронулся до плеча и пробормотал:
– Тонечка, пожалуйста… – И запнулся. Что «пожалуйста»? Рассказать, что не сегодня завтра они найдут ее сестру? Труп сестры. Уж лучше неизвестность. Тогда хоть остается надежда… Или хуже. Ни оплакать, ни похоронить по-человечески.
– Извините, Федя. – Тоня вытерла слезы. – Я когда увидела вас, вдруг подумала, что вы узнали что-то… Извините. Не обращайте внимания, я совсем расклеилась в последнее время. Иногда теряю надежду, ругаю себя, но ничего не могу поделать.
– Тонечка, не нужно терять надежды, – сказал Федор. Он был противен самому себе, перед ним стояла плачущая девушка, а он ничем не мог ее утешить. Он привлек ее к себе, обнял. Они стояли, обнявшись, и это было само по себе утешением. И утешением, и соболезнованием, и сочувствием. Не было подходящих слов, но тепло рук и тел действовало так же сильно.
