Майя немного стеснялась полностью раздеться при Джамиле. Но ведь Джамила мужественно показала свое обезображенное лицо, подумала Майя, глубоко вздохнула, как Джамила на пруду, и выскользнула из рубахи и кальсон. Дружелюбно пробормотав что-то невнятное, Джамила засучила рукава и принялась выскребать и размешивать золотисто-коричневую, похожую на резину пасту, прижала большой, сплющенный кусок к ноге Майи и тут же резко оторвала. Майя тихо вскрикнула от испуга и боли, Джамила же удовлетворенно зацокала языком, рассматривая прилипшие к пахнущей карамелью резине волоски.
– А обязательно… – отважилась на робкий протест Майя, но Джамила с упорным молчанием провела процедуру на обеих ногах, руках, под мышками и наконец, к стыду и ужасу Майи, между бедрами. Но когда Джамила отправила ее в бадью и уже собралась приняться за дело, вооружившись чем-то вроде мыльного порошка, Майя окончательно взбунтовалась. Уж помыться-то она вполне может сама! Но было приятно, когда служанка поливала ее небольшой струйкой чистой воды. И когда Джамила мыла и расчесывала ей волосы и, вытерев ее полотенцем, втирала что-то в кожу, намазывала ее кремом и маслом, что-то бодро и весело напевая, словно сама получала огромное удовольствие. Пахло все восхитительно: розами и жасмином, ладаном, корицей и какими-то незнакомыми цветами. Одеяние по щиколотку с широкими рукавами нежно ласкало кожу, и Джамила дополнила его широкой, почти прозрачной шалью, искусно задрапировав плечи Майи, покрыла ей голову и показала, как закрепить конец с помощью петли и крючочка, чтобы закрыть нижнюю часть лица.
За ними зашла Саадия, женщина, встречавшая их во внутреннем дворе, и они снова собрались со всеми в большой, устланной коврами комнате – обитательницы дворца сели в круг на ярких обтянутых хлопком подушках, открыв лица. Гостей пригласили присоединиться словом и жестом, и Майя с Джамилой сели, взяв яркие стаканы со сладким чаем со вкусом фруктов и корицы и ароматом розы. По кругу пошли тарелки и блюда: рис с разноцветными овощами, горячий и острый, и хрустящие жареные кусочки куриного мяса с горячей красной пастой. Джамила то ли почувствовала себя увереннее в присутствии Майи, то ли просто привыкла: она невозмутимо сняла платок с обезображенного лица, словно не заметив воцарившегося ненадолго молчания и изумленных, испуганных взглядов женщин, но Майю это задело до глубины души. Пока они ели, беря еду лишь правой рукой, Майю осаждали бесчисленными вопросами. Откуда она приехала, сколько прожила в Адене, чего там нового, есть ли у нее муж и дети? Как она вообще приехала сюда из такой дали? Как там, у нее на родине, какую женщины носят одежду, что едят и пьют, большая ли у Майи семья? Майя изо всех сил пыталась правильно выстраивать речь и свои ответы, и отовсюду послышались громкие возгласы воодушевления, когда женщины поняли, что Джамила не переводчица, а Майя вполне неплохо понимает арабский. Если ей не хватало слов, она прибегала к мимике и жестам, а на извинения за плохое знание языка слушательницы ответили одобрительным цоканьем и жестами. Младшие дети разглядывали Майю с нескрываемым любопытством, но вскоре оно угасло. Они самоуверенно бродили среди женщин, получая отовсюду объятья, поцелуи и сладости, или проводили время с товарищами по играм, а порой возникали маленькие споры, и дети тянули друг друга за волосы или с пронзительным визгом вылетали из комнаты, а некоторые, широко зевая и глядя в одну точку, уже почти засыпали от усталости и крепко держались за плечо матери, прежде чем та брала их на руки, раскачивала и прижимала к груди окончательно спящих.
Майя постепенно тоже отважилась задавать вопросы – кто из них принадлежал султану и кем женщины приходились друг другу. Сквозь смех по комнате пролетели чужеземные имена: Адиба, Мунаввар, Зайнаб, Дурра, и родственные связи, еще более сложные… Супруга, супруга второго сына, кузина супруги первого сына, сестра кузины супруги первого сына – в итоге Майя со смехом сдалась. Она поняла одно: в этом доме, по сути, нет господ и слуг, только большая семья, где каждая обитательница занимает определенное место и выполняет свои обязанности.
Ее догадка подтвердилась и в следующие дни. Ни одна из женщин не сидела без дела. На кухне с выходящим наружу дымоходом нужно было готовить много еды. Простые комнаты, обставленные немногим лучше, чем та, что делили Майя с Джамилой, нужно было подметать и держать в чистоте. Белье стиралось у колодца в маленьком внутреннем дворе, обнесенном стеной женской половины дворца, и сушилось на натянутых там веревках. Висела там и одежда Майи: английское нижнее белье и мужской костюм аль-Шахинов. Потом все аккуратно сложили в простой сундук в ее комнате. Еще нужно было готовить и смешивать мази и настойки, шить, латать и вышивать одежду. Несложная работа поручалась и многочисленным детям, когда они не играли друг с другом, не слушали истории, не читали стихи и не пели народные песни.
Майя была предоставлена самой себе, но, разумеется, не покидала женской половины дворца. Единственный выход вел во внутренний двор, куда приехала Майя, и ворота там неусыпно охранялись. Она бродила по покоям и коридорам, невозмутимо осматривалась и наблюдала, как работают женщины, ловила в воздухе ароматы свежевыстиранного белья, сена и каменных стен, аниса, тмина, шафрана, тимьяна и мяты, кунжутного и оливкового масла, мускуса и амбры, тяжелых и дурманящих, розовой воды, гальбанума и камфары, острой и свежей, или сладкой ванили, или душистых фиалок.
Майя предлагала помочь по хозяйству, но всякий раз женщины лишь со смехом хлопали ее по плечу – она же гостья и должна отдыхать, а не работать! В крайнем случае ей на руки совали совсем маленьких детей, которые хватались за материнский подол, путаясь под ногами и мешая работать, и Майя покачивала их на коленях, пела английские детские песенки и так долго корчила рожицы, что ребенок больше не мог смеяться и визжал от восторга.
Майя жила во дворце, но почти не увидела сказочной роскоши, с которой всегда связывала Аравию. Здесь не было ни мраморных колонн, ни золотых подсвечников, не было евнухов в шароварах, охраняющих гарем восточных красавиц и прекрасных одалисок, никаких тяжелых украшений с бриллиантами и рубинами с голубиное яйцо. Все было по-сельски, даже по-крестьянски просто и скромно, но несло свое особое очарование: настенная живопись, простые краски на штукатурке, в некоторых местах – явно старые, геометрические и абстрактные орнаменты и узоры из цветов и листьев; легкие красочные ковры, сплетенные с таким мастерством, что тонкие нити можно было различить лишь при ближайшем рассмотрении; дорогие резные сундуки с чеканной металлической обшивкой и, главное, ткани, во всем мыслимом великолепии и роскоши: одежда, подушки, покрывала. Никаких шелков, только хлопок, толстый и пушистый или тонкий и блестящий, как шелк. Майя не уставала изумляться богатейшей палитре оттенков и многообразию их сочетаний и узоров. Почти в каждой семье были свои орнаменты, что передавались дочерям из поколения в поколение, и все же в них было что-то общее, по ним можно было определить: рука, что держала иглу, и женщина, что использовала или носила ткань, были из Ижара.
Но всегда находилось время и поболтать. Вечерами женщины подолгу сидели вместе, пили чай с закусками, смеялись и сплетничали, а те, кто побывал внизу, в городе, рассказывали свежие новости. Та или иная с хихиканьем изображала, как, хлопая ресницами, подарила кокетливый взгляд торговцу, и он сразу же предложил ей лучшую цену.
