Эта компания направилась в другую зону зала, ту, что «эконом». К ним никто из официантов подходить не спешил, и пришлось одного из них подозвать. Изучив меню, заказали пиво и пиццу. Значит, намеревались сидеть долго, но в бюджете были ограничены (минимальный депозит). Выпьют за вечер по три стакана и склюют еще по салатику. Споют три песни. А потом будут решать, на оставшиеся деньги заказать чай или доплатить и взять кальян. Победит, скорее всего, кальян. И они будут скидываться, и дама наравне с кавалерами…
Михась, представляя это, смотрел на компанию так пристально, что они заметили. Троица зашушукалась, потом засмеялась. Явно над ним! Аверченко смутился, но виду не подал. Тяжело, будто нехотя, отвел взгляд. Постояв пару секунд, достал рацию и, делая вид, что говорит в нее, направился в другой зал. Да, девушка была чертовски привлекательной, по-настоящему, а не вымученно, как девицы в вип-ложе, и он таращился больше на нее, но не только, как подумали эти трое. Он был внимателен ко всем посетителям. Внешность, поведение, манеры, примерное количество и качество алкоголя, на все Михась обращал внимание. Его первоочередной задачей было не допустить драки, и только потом, если прокололся, ее прекратить. Благодаря своей наблюдательности и навыку распознавать скандалистов и драчунов, а также воров и «крушителей», так он называл тех, кто по пьяному делу окружающим ничего плохого не делает, но мебель или посуду попортить может, Аверченко справлялся со своей задачей блестяще. Ему и премии за это давали несколько раз, только на руки денег не выдавали.
Прохаживаясь пока по пустому залу, Михась думал о Ренате. Надо же! Тоже «золотой мальчик». Неужели сын олигарха? Но бесприданник, как сказала Китти. То есть папаша осыпал сыночка золотом, осыпал, а потом резко прекратил. Из-за чего, интересно? Ренат ничего не рассказывал об отце. Только о матери. Аверченко думал, она одна его воспитывала. А вон как оказалось. Папаша имелся. Да не абы какой – «золотой». Михась видел «Порш» Рената. Он, правда, ездил на нем крайне редко, обычно на метро. И когда подкатил на тачке первый раз, сказал Михасю, обалдело на него вытаращившемуся, что не его машина, а его девушки. Только теперь ясно, что врал.
Глава 4
«Си»
Симона ненавидела свое лицо. Тело, впрочем, тоже. Как и волосы – волнистые, угольно-черные. Все считали их красивыми, только не Симона. Она-то знала, что творится у нее на голове, если не сделать укладки. Не то что в таком виде на людях не показаться, в зеркало страшно смотреть.
Любила в себе Симона лишь голос. Нежный, чистый, сильный. Когда она в караоке исполняла песни Селин Дион, все думали, звучит магнитофон. Потому что так подражать суперзвезде даже участникам шоу «Один в один» не удавалось. Многие подходили к Симоне после того, как мелодия стихала, а на экране высвечивались заработанные ею баллы, естественно, соточка, и выражали восторг и недоумение. Почти каждый спрашивал, почему она, Симона, с таким талантищем прозябает в безвестности. В том же «Голосе» поучаствовала бы. Или другом подобном проекте. И если бы не победила, то все равно прославилась. Симона обычно отшучивалась или, если не было настроения вступать в диалог, пожимала плечами. Она не хотела славы… Лишь покоя.
И в караоке-бар ходила не за признанием. Просто там акустика была лучше – все же большое помещение. И соседи в стенку стучать не будут, если увлечешься и затянешь «Рюмку водки на столе». Плюс к этому – бесплатные коктейли лучшему исполнителю, а Симона неизменно оказывалась лучшей.
Сейчас она как раз собиралась в караоке-бар. Выбравшись из душа, расчесывала волосы. При этом в зеркало не смотрела. Знала, что отражение ей не понравится. С зализанными мокрыми волосами она выглядела просто омерзительно. Минут через десять, когда они подсохнут, и Симона нанесет мусс, можно будет на себя глянуть. Но лишь одним, да и то прищуренным глазком. У Симоны был очень крупный лоб, и, чтобы это не бросалось в глаза, необходимо было уложить волной челку. Опустить к бровям и зафиксировать лаком. После этого уже наносить макияж.
Красилась Симона ярко. Акцент делала на губах. Они всегда пламенели. Красная помада – это очень сексуально. А глаза у нее и так выразительные. Можно лишь тушью ресницы подкрасить, но Симона еще и стрелки «а-ля Мерлин Монро» рисовала. И иногда под настроение перламутровые тени наносила. Но не сегодня. А вот румян больше чем обычно наложила. А все из-за лишнего веса. Симона поправилась немного, лицо сразу округлилось, а ей так нравились четко выраженные скулы.
Приведя волосы и лицо в порядок, Симона покинула ванную. У нее была большая квартира-трешка, в которой она обитала одна. Поэтому одну из комнат занимала гардеробная. Именно туда Симона и направилась.
Помещение было разделено на две части. В одной одежда и обувь для работы: все эти скучные офисные костюмы, классические туфли, в другой – наряды для досуга. Симона обожала блестки, перья, атлас и бархат. И яркие цвета. Особенно красный. У нее имелось множество платьев, в которых Надежда Кадышева не постеснялась бы выйти на сцену. Платья Симона шила сама. Последнее из ее творений висело сейчас на отдельной вешалке. Золотой комбинезон в стиле «диско». К нему боа и закрытые туфли на платформе. Из-за того, что поправилась, Симона переживала. Поэтому под платья надевала корсет. А комбинезон сшила такой, чтоб обтягивал стройные бедра, а на талии был с напуском. Надев его и обувшись, Симона встала перед большим зеркалом. Повертелась. Вроде бы наряд хорошо сидит. И она в нем выглядит неплохо, но все равно не так, как хотелось бы.
Симона схватила боа и покинула гардеробную. Прошла в кухню. Открыла холодильник, достала из него бутылку мартини. Увы, сухого, а не «бьянко», поскольку Симона с недавних пор решила ограничивать себя в сладеньком. Наполнив бокал вермутом, она вышла на балкон.
Жила Симона в хорошем районе. Когда-то он считался отдаленным, теперь – близким к центру. Город с тех пор, когда эту квартиру тридцать пять лет назад получили родители Симоны, разросся, поглотив окрестные деревеньки. Реши она продать свое жилье, могла выручить очень приличную сумму. Денег хватило бы на пару квартир поменьше, причем необязательно в России, или на шикарный дом где-нибудь на берегу моря. И Симона готова была рассмотреть оба этих варианта, но в далеком будущем. Если к преклонным годам не удастся сколотить более-менее приличный капитал, чтобы его хватило на безбедную старость – не на пенсию же рассчитывать, то придется купить две маленькие, одну сдавать, во второй жить. Но при хорошем раскладе она сможет позволить себе дом у моря. Средиземного или Адриатического. В Испании или Хорватии – эти две страны очень нравились Симоне. Последняя больше, но она боялась зимой заскучать в Хорватии, уж очень мала и спокойна.
Попивая мартини, Симона смотрела на ночной город. Все окна ее трешки выходили на проспект. Соседи, обладающие подобными квартирами, считали это недостатком. Вечное движение, шум, гам, суета, выхлопы опять же. Тогда как из окон, выходящих на противоположную сторону, вид был умиротворяющий: скверик, пусть и совсем маленький, зато засаженный деревьями разных видов. Почти дендрарий. Появился скверик благодаря отцу Симоны. Он был ботаником и, когда жильцов новостройки отправили на субботник с целью озеленения двора, принес несколько саженцев из ботанического сада, где работал, и высадил их вместо тех, что предоставлял ЖЭК. А потом ухаживал за всеми деревцами, благодаря чему ни одно не погибло. Те, чьи окна выходили во двор, постоянно вспоминали папу Симоны с благодарностью. Изумительный вид заставлял забывать о том, что дом стоит в оживленном районе мегаполиса. Но Симоне нравилось смотреть на проспект. Правда, только вечерами, когда не видно ничего, кроме огней: застывших, двигающихся, мигающих, танцующих на рекламных щитах. Они казались живыми существами, что светятся в темноте, наподобие светлячков, медуз или личинок москитов, обитающих в пещерах Новой Зеландии, и в темноте похожих на елочные гирлянды. И Симоне казалось, что она находится на другой планете, где из людей лишь она одна.
