Гассан аль-Джиафар приложил ноготь правого мизинца к промежутку меж передними зубами и извлек кусок мяса, уставясь угрюмо из окна на отступающую реку.
– Никакой опасности не было, – сказал он. – Лед все еще крепок.
– Милорд Монфалькон существует денно и нощно лишь ради безопасности Королевы, – поведала Уна с иронической улыбкой.
Юный Калиф насупился.
– Вы позволяете сему мужчине отслеживать всякое ваше решение, мадам?
Глориана отозвалась пренебрежительно:
– Он защищал меня с моего рождения. Боюсь, я так с сим свыклась, Ваше Величество, что мне было бы не по себе без Монфалькона, хмыкающего где-то за кулисами.
Король Касимир был фраппирован.
– Разрази меня Гермес, мадам! Так вы вечно несвободны? – Он возложил невинную и сострадальческую длань на Королевино колено.
Глориана обнаружила, что столкнулась с очередной проблемой дипломатического свойства, но была спасена санями, что врезались в препятствие, из-за коего Касимир был отброшен обратно на свои подушки и, крякнув, задел по касательной Гассана, а тот фыркнул:
– Будь сей Монфалькон моим визирем, я велел бы вы пороть его за порчу моего удовольствия.
Глориана улыбнулась.
– Впрочем, конечно же, я мужчина, – сказал Всеславный Калиф Арабии.
– Се правда, что женщины обычно более милосердны, – высказался Король Касимир. – Упразднить смерть через повешение на ваших землях и заменить ее ссылкой кажется мне идеальным решением для того, кто страдает от распрей с совестью. Я, разумеется, такими распрями не терзаем, ибо моя власть даруется мне Парламентом.
– По-моему, сие вообще не власть, – Гассан явно шел на скандал.
– На деле она точно такая же, если принять, что власть даруется как ответственность теми, кому мы служим, нет?
– Думаю, здесь мы все согласны, – Глориана, как обычно, стремилась к равновесию.
Достигнув дворца, они с поклонами и реверансами разошлись по раздельным покоям, дабы облачиться в костюмы и изучить свои роли в Маскераде.
Глориана по возвращении была встречена лордом Монфальконом.
– Я должен извиниться, Ваше Величество, за прерывание представления. Мне помстилось…
Глориана безмолвно кивнула. Поддерживать гармонию внимания между надменным Гассаном и смятенным Касимиром оказалось томительнее, чем она ожидала, и она была бы рада часу вдали от дел.
– Делайте что должны, мой Лорд-Канцлер, как я делаю что должна, – пробормотала она. Ее улыбка была едва заметна. – Сейчас вам полагается надеть личину и присоединиться к утехе Маскерада. Вы знаете свои реплики?
– Я намереваюсь прочесть их, мадам. У меня не оказалось времени…
– Само собой. Через час, стало быть, милорд. – Виновато махнув рукой, она перешла в свои апартаменты и позволила дверям хоть раз захлопнуться пред ее сторожевым псом.
Навстречу вышла леди Мэри Жакотт, чуть уставшая, как обычно. Глориана подняла руки.
– Раздень меня, Мэри. – Она со вздохом сняла корону. – А потом, молю, приласкай меня хоть ненадолго, дабы освободить от мук и горестей.
Леди Мэри взяла корону и жестом велела служанкам избавить Королеву от одежды. Ее собственный костюм был готов – возле костюма Глорианы.
Она сделается Валькирией, а ее взыскательный любовник сир Танкред – Бальдуром.
* * *
В собственных покоях графиня Скайская осматривала присланный ларец, украшенный каменьями. Она прочла записку, исполненную почерком Гассана. Та благодарила ее за учтивости и любезности (Уна не припомнила ни единой) и молила напомнить Королеве о Гассане со всем расположением. Расшнуровываемая служанками Уна покачала головой: поведать Королеве о происшествии либо припасти историю до поры, когда обе они смогут отдохнуть? Последнее, решила она, более уместно.
В одной лишь ночной сорочке вновь водрузилась она на кушетку, раскурив очередную трубку и устремив взор к стихам мастера Уэлдрейка, открывающим Маскерад:
Зимой, когда Год тлеет слепо,
Как зрак Огня, что скрыло веко,
И треплют Ветры, дуя с неба,
Чудесны, бурны крылья снега,
Как Северян сердца пылают
Весельем веселей Весны,
Трубят Небес лихи горны,
И Дух поет, и Дни, бледны,
Парчу Ночей благословляют!
Им недостает обычной энергичности, думала она, однако же Уэлдрейк, как правило, сочинял для Придворных Развлечений нехотя, а в последнее время, кажется, рассредоточился сильнее прежнего, тратя почти все свое время на сей разоренный разум, на сию хрупкую красоту, одержимую леди Блудд.
Трубка дымилась, Уна раздумывала о своем костюме; затем, не без усилия, встала с ложа и двинулась к шкапу, в коем тот помещался. Ее сестры-норны, леди Рууни и леди Хлебороб, ожидают ее в назначенный час.
Уна замерла, оглядываясь, уверена, что за нею наблюдают, но в комнате не было никого, кроме нее самой и кота служанки. Она воззрилась на потолочные тени, на решетку, что впускала воздух, пожала плечами и принялась за свой корселет.
* * *
В Великом Зале дворца, декорированном ныне для символической репрезентации ледовых гор и безотрадных небес, маскёры осаждали сцену, облачены в меха и медь, серебро и всяческое великолепие обитателей некоего арктического замка, а в сие время публика, состоя, по большей части, из ранее представленных Королеве, сидела по табели о рангах на стульях, и музыканты в галерее заиграли мелодию, что, специально сочинена мастером Гарвеем, полнилась звучными рожками и басовыми виолами.
Графиня Скайская, укрыта накидкой и черным мехом, уже возгласила свое хмурое введение и отошла на шаг, уступая Одину и Фрейе. Первый – повязка на глазу и вислополая шляпа, на плече колышется набитый ворон, гипсовая голова в руке – был изображаем без огонька лордом Монфальконом. Королева Глориана исполняла Фрейю.
Леди Рууни в виде Скаал, Норны Грядущего, обратилась к ней с репликой, голося громче огромного супруга (лорд Рууни играл Тора):
Днесь Фимбул-Винтер на поля обрушиться готов,
То Век Ножа и Топора, Расколотых Щитов,
Насилья град не даст житья всем людям доброй воли;
Вот Один, грозен, с Мимера отрезанной главой,
Готовит против тех, кто жив и мертв, Последний Бой,
И Фенрис-волк освобожден в Заливе Черной Боли!
Неуклюже воздев гипсовую главу, лорд Монфалькон прочел с листа, что пытался укрыть, меж тем в последнем ряду бедный Уэлдрейк колотился и хватался за свои члены, агонизируя манером, коего никогда не достигнет под рукой леди Блудд:
Слушайте! Хеймдаля горн вострубит,
И девятимирье очнется!
Отряд Великанов наш мост осквернит,
Бивроста луч разомкнется!
