В клетке выкатили Талию. Она напоминала изломанную куклу, непонятно, каким чудом еще жива! Я зажала рот рукой, чтобы не закричать от страха. Соланж надел белые перчатки, лениво материализовал посох и подошел к Талии. Та съежилась, вжалась в прутья клетки. Я не видела ее глаз, но знала, в них плещется ужас.
– Чувства, значит, – задумчиво протянул Соланж, острием посоха коснувшись щеки одержимой. Та дернулась и отвернулась. – Первая любовь, желание стать некроманткой… Расскажи сама. Ну же, девочка. – В голосе некроманта мелькнули ласковые нотки.
Талия облизала губы и упрямо покачала головой.
– Талия! – с укором произнес Соланж, вновь чиркнув посохом по израненной коже. – Ты помнишь, я не повторяю трижды. И знаешь, что я могу. Поверь, тебе придется хуже, чем в застенках. Дело принципа, милая, – выпытать правду. Ты расскажешь, а я поглажу и уберу синячки.
Как же он страшен – нежный голос смерти! Талия неожиданно всхлипнула. Из глаз хлынули слезы. Она не могла их вытереть, и соленые капли стекали в рот, разъедая многочисленные ранки на губах.
– Ну же! – Палач просунул руку сквозь прутья и провел по волосам. – Зачем тебе его защищать?
Талия издала странный звук, походивший на смесь вздоха и стона, и порывисто потерлась о ласкавшую руку. Зал ахнул. Мои глаза тоже округлились, хотя я-то знала маленькую тайну сестры Элизы. Значит, не показалось, даже спустя годы Талия продолжала жаждать Соланжа. Первая любовь оказалась единственной, и некромант безжалостно пользовался слабостью одержимой.
Талия начала говорить, сбивчиво, тихо, но ничто из ее показаний не могло пойти во вред Филиппу. Во всяком случае, не противоречило тому, что говорил он сам. Зато теперь я смогла узнать немного о демоне, которого убил Соланж. Звали его Ассарионом, именно он, вселяясь в Талию, вершил страшные дела. Девушка повстречала его в трудную минуту и без раздумий согласилась продать не только тело, но и душу.
– Она ваша, Соланж. – Когда Талия закончила говорить, подал голос король. – Подлежит смерти.
Некромант кивнул и сочувственно потрепал одержимую по щеке, очертил пальцами абрис лица. Талия задрожала. Губы плаксиво скривились. Она смотрела на Соланжа со смесью ужаса и мольбы. Едва заметное облачко окутало Талию. Когда оно схлынуло, синяков на теле одержимой не осталось. Соланж сдержал слово.
– Последний вопрос, – когда клетку уже увозили, вдогонку крикнул некромант, – кто тот человек или нечеловек, которому подчинялся демон? Ты говорила, Ассарион кому-то задолжал.
– Да, проиграл в кости желание. Но я не знаю, хозяин не откровенничал.
Странно, Талия не плакала, успокоилась, будто ее помиловали, а не собирались казнить. Бедняжка, неужели Соланж соврал, шепотом посулил избавление от кары? Бесчувственный мерзавец!
Ухмылка тронула губы некроманта, будто он не верил приговоренной к смерти или радовался безнаказанности. По-прежнему меня не покидала мысль о причастности Соланжа ко всей этой истории.
Начали опрашивать других свидетелей, в том числе Геральта и меня. Последнее стало неожиданностью: я совсем забыла, что придется выступать перед собравшимися. Когда выкрикнули мое имя, герцог любезно предложил открыть телепорт, чтобы не пришлось идти по переходам. Все остальные свидетели – маги, одна я беспомощна. Я согласилась и шагнула в сгустившееся у бортика ложи облачко.
Я жутко волновалась. Пугало все: десятки испытующих глаз, суровые судьи и особенно Соланж. Хоть он сидел, а не стоял рядом, я вздрагивала от каждого его движения, задыхалась от аромата вербены. Казалось, он сгустился вокруг меня, вытеснил воздух из легких. Но я переборола слабость и ответила так, как учил Филипп. Краснея, поведала о нашей связи, назвав брюнета заботливым любовником. Краем глаза я заметила недовольство, мелькнувшее на лице Соланжа при рассказе о постельных нежностях Филиппа.
Когда я вернулась на место, объявили перерыв. Дамы и кавалеры потянулись в фойе, чтобы насладиться прохладительными напитками. Я тоже засобиралась уйти, соврав, будто в дамскую комнату. На самом деле – к Геральту. Тот сам поймал меня в фойе и увлек от чужих глаз за портьеру.
– Как это понимать, Дария? Почему ты у Терских? – Любимый сверлил меня взглядом. – Меня поставили перед фактом.
– Его светлость хочет второго ребенка. – И, сделав глубокий вдох, будто перед прыжком в воду, я добавила: – От меня. Собирается жениться, если Филиппа осудят, сделал щедрое предложение.
Геральт заскрежетал зубами и заявил: обратно в ложу я не вернусь, он меня забирает.
– Все условности улажу. Или ты поощряла его светлость?
Любимый потемнел лицом. По щекам заходили желваки.
– Нет! – в ужасе я замахала руками.
– Тогда Родриго Соурен не посмеет. Или поговорим по-мужски, – жестко заявил Геральт и крепко сжал мою дрожащую от волнения ладонь.
Я рассказала любимому об ужине. Каюсь, о первом предложении умолчала. Чувствую, зря, но прошлого не воротишь. Геральт засопел, но подтвердил – отказаться нельзя. Я приуныла и с тоской оглядела мрачное фойе – сплошной камень. Фойе… Сколько же новых слов я выучила в Веосе! Они стали привычными, повседневными.
– Геральт, сделай мне предложение! – Идея пришла неожиданно, показавшись спасением. – Тогда герцог отступится, и на ужин я тоже не пойду. Неприлично без жениха.
– Прилично, – убил надежду любимый. Он теребил цепочку часов и смотрел на носки ботинок. – Сделать предложение не могу: девушке положен только один жених.
– А муж?
– Мужа два. Если одновременно и если ни один из них не женат.
Я кивнула и погрузилась в тягостное молчание. Его прервал звук колокольчика, возвещавшего о продолжении заседания. А ведь я так и не успела поговорить с Элланом. Но, может, Геральт тоже ответит?
– Да, мать Филиппа старше мужа, – подтвердил догадки любимый. – Он у нее второй. Первого Валерия выгнала, а герцог задержался, увлек. Сына она добровольно родила, Родриго не упрашивал. Сам не знаю: в колыбели лежал, но в свете шептались. Одно скажу: любовников у Валерии Соурен нет. Неслыханное дело!
Вот тебе и не любит! Не торопись, Дария, с выводами.
– А по отцу герцогиня кто? – Если уж расспрашивать, то до конца.
– Графиня. Ее отец заседал в Совете. Но пойдем, – обняв за плечи, Геральт подтолкнул меня к ложе. – Нужно успеть на допрос Филиппа.
Не знаю, как отреагирует на мою отлучку герцог, но под его крылышко я не вернусь. Хватит с Родриго ужина. Какое счастье, что я леди, иначе запер бы и сделал ребенка с одобрения супруги.
Усевшись на место, я завертела головой и покосилась-таки в ложу Терских. Казалось, герцога и герцогиню ничуть не беспокоило мое исчезновение. Родриго вновь сидел подле жены. Оба излучали непоколебимое спокойствие и не смотрели в нашу сторону.
Филиппа допрашивали особым образом: подвесив в столпе алого света. Разумеется, занимался всем Соланж. Ассистировал ему маг из судей. Видимо, чтобы не осталось пищи для сомнений. Брюнет говорил чужим голосом. Такой бывает при чревовещании. Значит, на Филиппа наложили заклинание. Маги один за другим подходили к брюнету и производили какие-то манипуляции, от которых воздух то искрился, то осыпался снежинками.
