Второй раз такое состояние настигло меня, когда сестра моего старого друга, с которым последнее время общение свелось к минимуму, пошла с нами выгуливать свою собаку, а впоследствии повторялось всё чаще.
Покидая кафе с голубоглазой незнакомкой под опрокинутым небом, в день начала моей повести, я испытал его многократно.
По дороге спутница старалась поддерживать самой себе навязанную беседу. Я помогал по мере сил, но она явно лучше разбиралась как в последних новостях, так и в устройстве мира. Спрашивать же про причину ссоры незнакомки с подругой — неэтично. Возможно, неизвестная боится своего провожатого, думалось первое время. Постепенно некоторые двусмысленности её поведения стало невозможным не заметить. Девушка либо в самом деле страдала от повышенной тревожности, либо страшилась какой-то конкретной опасности. Тихо и робко, но слишком пристально её взгляды рассматривали тело осенней ночи.
— Мы уже почти дошли. И всё-таки я так не могу. Вы хоть и говорите из вежливости, что вас не отвлекли, но мне необходимо отблагодарить, отблагодарить хоть кого-то понимаете? Мне самой?
Если честно, она могла отблагодарить своего спутника, элементарно дав ему переночевать. Никакого интима, только кровать и тишину. Закоулок её невысокого домика, к коему стремилась наша прогулка, был милым и навевал сновидения. В таком маленьком многоквартирном строении, похожем на многие подобные в центре города, виделось нечто элитарное, но в большей степени ностальгически-старинное, пахнущее поэзией. На подкорке звучали слова, что мне будто доводилось приходить сюда, но не вызывало сомнений, что это мечтала ложная память. А жаль, ведь хотелось уютно и тихо прилечь.
Не то чтобы я боялся ночевать один в никем не заполненной съёмной квартире, но за время, проведённое в реанимации, произошёл некий сбой в психике. Привычный уклад жизни подвергся необратимому распаду. Ещё до госпитализации, благодаря усилиям моей прошлой девушки, мне удалось частично помириться с родителями и, скрепя сердце, принимать в обмен на незначительные услуги в семейном ювелирном деле их масштабную помощь в части погашения кредита, взятого ради съёма отдельной квартиры. В ней на тот момент жили два человек, помощь же Павла Леденеева умалялась уже расстоянием между Москвой и провинцией отца и матери. Впрочем, папа регулярно приезжал в столицу из-за бизнеса, и я сумел избавить отца от многих утомительных визитов. Так что кое-какая, хоть и несоразмерная, выгода всё же была извлечена.
Тем не менее вместе с выпиской ситуация с родителями вернулась бы к прежней точке ссоры, но из-за трагических событий пришлось переехать в другой дом, и тут совершенно безвозмездно очень посодействовали родственники, которые даже не обижались на замкнутость их долго болевшего иждивенца, почти не поддерживающего после трагедии старых контактов с внешним миром. Наверное, им верилось, что это нормально. А мне теперь приходилось всерьёз подумывать о взятии ещё одного кредита, и эта перспектива уже не пугала, вот только были проблемы с сомнениями в собственной нормальности… Ведь если включить голову, следовало найти себе хотя бы подработку, а не спешить опять слепо обретать независимость от семьи только ради независимости. Подобные суетные мысли утомляли и злили, но неизменно откладывались на потом и не развивались. Уму будто казалось, что вышеизложенные факты биографии принадлежат кому-то постороннему. Родители жалели меня, но я холодно отстранялся от них и со стыдом принимал деньги на содержание своего нового временного убежища. Если бы бездна событий, о которой и рассказывает данное повествование, не поглотила автора, моя совесть непременно заставила бы изменить образ жизни. Да только множество факторов отвлекли от светлых помыслов и изменили характер. Собственно, после госпитализации мне вообще стало непросто себя узнавать, а находиться в одиночестве, тем более ночевать, было страшно из-за непривычных, ни на что ранее не похожих фобий. Ужас перед собственным неузнаванием доходил до уровня болезненной страсти, лишающей покоя и сна.
Доктор, лечащий души, убеждён, что это совершенно нормально в моей ситуации, а ведь от усталости, сопряжённой с недугом, не удавалось даже набраться сил, чтобы найти себе новую подработку. Никакие объяснения врача не настораживали. «Оставаясь без общества, сознание начинает доискиваться, кто я? И в чём истинная сущность личности, обитающей в зеркалах повсеместно? Когда ответов нет, приходит опустошённость и скука с всесокрушающей силой. Один раз началась почти что паника, вспотели руки, и меня стошнило» — такие речи много раз раздавались в кабинете доктора, но пациента он не воспринимал с должным вниманием.
— Все люди страдают в одиночестве, — повторялся эхом в воспоминаниях его извечный комментарий.
— Но раньше я мог жить затворником сколько угодно, — не сдавался мой голос, — окружающие видели во мне надменного мизантропа. Почему теперь такая тоска ходит за мной, словно повсюду какой-то обман?
Вопросы всегда не получали должных ответов. Лекарства не помогали так, как желало воображение, а телевизор и алкоголь раздражали самим пагубным фактом своего существования как вариации «выхода». В результате оставаться один я не хотел. Пусть лишь первое время, но следовало разобраться в себе и не насиловать психику. Собственно, доктор тоже советовал избегать уединения. Жаль, я с детства считал себя хоть не робким, но немного замкнутым человеком и устраивал быт так, дабы одиночество, пусть и неполное, всегда составляло некоторую часть жизни. Теперь из-за этого возникали сложности, и в данный момент они перетекали в ситуации с моей огненно-рыжей попутчицей. К тому же, несмотря на уверенное поведение в мужской среде, с незнакомками оно делалось чуть скованным. Требовалось встретиться с девушкой хотя бы пару раз, дабы почувствовать себя свободно.
Естественно, и сейчас мне пришлось ответить голубоглазой незнакомке, в ответ на её предложение о благодарности, что приму подобное с радостью, как только милая спутница будет готова, но высказать вслух тайные желания о крове и постели я не осмелился.
Когда девушка говорила о своём благородном порыве, мои надежды уже приготовились к появлению из её сумочки горсти конфет или шоколадки. Настаивать на большем, понятное дело, такой человек, как я, не станет.
Незнакомка и в самом деле начала рыться в своих вещах. Сумка плохо раскрывалась. Стало заметно, что она слишком широка и неудобна для хозяйки, правда, это могло и показаться. Изо рта при свете фонаря скользнуло облачко дыхания.
Наконец в моих руках появилась мятая бумажка с цифрами и словами. Шарф из красного шёлка дрогнул на женском плече. Красный шёлк?
Улыбаясь, спутница благодарила.
— Если ещё здесь появитесь и захотите купить цветы, искусственные или живые. Я подрабатываю на Лесной, 23 в магазине «Оранжерея». Обещаю, что устрою так, дабы вы незаметно заплатили меньше. Но решайтесь скорее. Через две недели мне хотелось бы оставить цветочное дело.
Она снова улыбнулась, извиняясь, спросила моё имя. Записала где-то для себя.
— Ну что, до встречи, спасибо ещё раз, и удачно вам отдохнуть перед трудовым днём — прощаясь восклицала она. — До улицы Дальней неблизко.
