Эльк ответил, когда машина уже ехала по узкой дамбе. Справа и слева от насыпи стелилось море, серое, холодное, покрытое клочьями желтоватой пены. Чайки то и дело пикировали на дорогу и, оглушительно крича, вновь взмывали в небо, радуясь ясному ветреному дню. В солнечном свете их оперение блестело, ослепительно искрясь, словно колотый лед.
– Напрасно расстраиваешься, Саша! – спокойно произнес Эльк. – Ты вполне заслужила небольшой отдых. И в любом случае приехала не зря! Дирк Моол очень интересуется московским рынком. Я вас сведу! Мне пришло это в голову вчера вечером, у Стоговски. Он человек состоятельный, надежный, платит сразу после сделки, никаких задержек. И готов сразу выдать аванс новому представителю в России! Вчера он после аукциона очень жалел, что у него никого нет в Москве, и я сразу подумал о тебе!
– Это очень заманчиво! – слегка настороженно ответила Александра. – Но ты уверен, что я смогу с ним сотрудничать? Чем он конкретно занимается? Живопись, декоративно-прикладное искусство? Книги? – допытывалась заинтересованная художница. Больше всего ее впечатлила перспектива получить аванс. – Не помню, говорила или нет, но я в последнее время не беру книги. А к филателии даже близко не подойду!
– Нет-нет, Дирк имеет дело исключительно с фарфором, – обнадежил ее Эльк. – Он мой старый приятель и партнер, считай, ты уже получила аванс. Я многим тебе обязан, и мне будет очень приятно поддержать тебя в трудную минуту! Но я обижен немного, что ты не обратилась ко мне за деньгами… По-дружески!
Александра ответила не сразу. Они проехали уже почти всю дамбу, впереди зеленели заливные луга Маркена. Женщина смотрела прямо перед собой, покусывая губы, как всегда в минуты волнения. Наконец она пробормотала:
– Очень тебе благодарна за эти слова, Эльк… Бесконечно благодарна! Только я предпочитаю не брать взаймы даже у лучших друзей. А вот новый партнер мне до крайности необходим, как и аванс. Конечно, я отработаю эти деньги! С фарфором мне часто приходилось иметь дело. Но…
Она колебалась, и Эльк вопросительно на нее взглянул:
– Что такое?
– Не буду от тебя скрывать, что Надя – куда лучший специалист по части фарфора, – скрепя сердце призналась Александра. – Нас даже сравнивать нельзя. Правда, если она насовсем перебралась в Нидерланды, ей будет сложно работать в Москве, но все равно у нее связей по этой части куда больше… Будет нечестно, если я об этом умолчу, Эльк.
– Я сейчас чуть не перекрестился, – после краткой паузы ответил мужчина. – Вдруг вспомнилось мое первое причастие – белый костюм, свечи в кружевных лентах… То есть ты рекламируешь свою подругу, когда сама нуждаешься в этой работе?!
– Эльк, но я просто подумала… – смешалась Александра. – Ты говоришь, Надя тут работала с мая, приобрела хорошую репутацию, разве не логично…
– Нет, не логично! – резко, вопреки своей обычной мягкой сдержанности, отрубил Эльк. – Она не подходит для этой работы. Я выбрал тебя, рекомендовать буду только тебя, ты отлично заработаешь… И к черту всех твоих подруг!
Помолчав, Александра примирительным тоном заключила:
– Ну что ж… Ты прав, глупо проносить ложку мимо рта в наше время. Тем более Надя теперь не пропадет, раз успела создать себе репутацию…
Эльк издал короткий выразительный смешок:
– Договорились! Сейчас же, как приедем, позвоню Дирку, он срочно ждет от меня кандидатуры. Но ты должна быть готова к тому, что сегодня же тебе придется вылететь в Москву!
– Сегодня?! – изумленно воскликнула женщина.
– Насколько я знаю, у Дирка огромные планы. И он платит! – Последнее слово Эльк выделил голосом, значительно понизив тон. – А вот от Стоговски ждать нечего, самое лучшее – вообще забыть о ее существовании. Я бы с удовольствием забыл! Эта ведьма составила себе состояние, разоряя и обманывая партнеров… Да еще вымогая деньги! Она шантажистка! Поверь мне на слово!
– Конечно верю! – воскликнула художница, пораженная напором и страстной горячностью, с которой антиквар вдруг, ни с того ни с сего, опять заговорил о Стоговски. – Это не та истина, которую хочется проверять на своей шкуре…
Они были уже на острове – дорога шла среди полей, на которых паслись овцы. Тут и там виднелись маленькие фермы, однообразные, словно сделанные по единому шаблону, – деревянные домики, выкрашенные в темно-синий или серо-зеленый цвет, с традиционными черными ставнями, расписанными красно-белыми треугольниками. В канавах вдоль дороги плавали утки, поодиночке и с подросшими выводками. Эльк притормозил у развилки трех дорог, где над запрудой росла громадная старая ива с узловатым стволом. Пара лебедей, неторопливо скользивших по зеркальному пруду, тут же устремилась к берегу. Птицы, избалованные подачками, вопросительно вытягивали шеи, выкрикивали призывные неразборчивые лозунги. Эльк, опустив стекло со стороны Александры, расхохотался:
– Туристический аттракцион! Все теперь рассчитано на эффект, не то что прежде. Уже в моем детстве туристов было много, а вот бабушка помнила старые времена, еще до дамбы… Тогда здесь редко появлялись случайные люди. Мой дедушка был один из приезжих, его семья всегда жила в Амстердаме. После стройки жизнь поменялась, старики так и говорили: «до дамбы», «после дамбы»… Заметь, не «до войны» и «после войны»! Дамба оказалась для этого места куда важнее. На остров по ней хлынули чужаки. Время деревянных башмаков и кружевных чепчиков закончилось. Их теперь носят только официантки и продавщицы в сувенирных лавках.
– А твоя бабушка как одевалась? – спросила Александра, отчаянно щурясь – солнце отражалось в воде канала, вдоль которого бежала дорога, слепя глаза. – По старой моде?
– Ну что ты! – с некоторым возмущением воскликнул Эльк. – Она первая на Маркене надела брюки! Прими к сведению, бабушка была передовых взглядов, даже очень передовых. И она была всегда очень независимой. Дедушка был немцем, фольксдойче, и во время оккупации занимал небольшую должность в поселковой администрации. У них с бабушкой тогда начался роман. Когда кончилась война, ей пришлось несладко… Несколько лет ее считали прокаженной. Но бабушка смотрела людям в глаза и никого никогда не боялась, так она мне говорила. Потом жених приехал за ней, и она вышла наконец за него замуж. Тогда и родился мой отец… После войны, но еще «до дамбы»… Ну, то что местная девушка вышла за мужчину из Амстердама, уже было поводом для сплетен!
Произнеся последние слова, Эльк мельком взглянул на Александру и улыбнулся.
– А ее родители не были против этого брака? – поинтересовалась художница.
Она считала, что откровенность собеседника дает ей право задавать ему вопросы, более того – ощущала, что Эльк говорит на эту тему с удовольствием. Происхождение Элька очень ее занимало. Сама Александра была из обыкновенной семьи с обыкновенной историей, и ее влекло все исключительное, как влекли вообще все редкости и диковинки.
– Родители? – словно во сне, вяло откликнулся Эльк, с которого внезапно слетел задор. Теперь он говорил словно с неохотой. Такие резкие перепады настроения Александра отмечала у него не в первый раз. – Родители не проклинали ее, конечно… Но и не радовались этому браку. В итоге дедушка не был признан военным преступником, но в тюрьме ему все же пришлось побывать. Первое письмо бабушке он написал еще из заключения. Потом они жили в Амстердаме, очень замкнуто, у них был узкий круг общения, небольшой семейный бизнес – торговля мебелью. Весной бабушка уезжала с моим отцом сюда, на остров, до осени. Дедушка приезжал к ним по воскресеньям. Потом, когда родился я, пришла моя очередь ездить сюда… Но это уже было после смерти дедушки. Он умер от сердечного приступа, не дожив до пятидесяти. Меня так и не увидел.
